— А если это одно и то же?

— Тогда тебе ничего не стоит сначала убить его, а потом уже выполнить тот долг, который ты за собой чувствуешь.

Лян всматривался в глаза Марка так настойчиво, словно хотел увидеть там лекарство от своих мучений, словно там был написан ответ на вопрос, как вернуть себе то, что отнял у него мучитель Темур. «Что я теряю?» — пронеслось в голове Марка. Этот вопрос повис в пустоте. Песок под сапогами Марка вёл себя странно спокойно.

— Я убью его, и ты умрёшь? — переспросил Марко.

— Хвала небесам, да! Наконец-то! Я умру в тот же миг, как он выдохнет в последний раз.

— А если он умудрится сделать меня своим рабом вместо тебя, ты ведь уже не нужен будешь ему, так? Почему же ты тогда заботишься о моей судьбе?

— Не буду нужен? — переспросил Лян и нахмурился. — Нет, он всё равно меня не оставит. Помнишь Цзы Чэня?

— Толстого евнуха? Конечно.

— Знаешь, где он?

— М-м-м… Нет. Последнее, что я помню о нём, — его пытали по приказу Великого хана.

— Его пытали потому, что император заподозрил нечто. И чутьё его не подвело: Цзы Чэнь служил Чиншину ещё задолго до меня, многие годы. После пыток его хотели посадить на кол, но император изволили пошутить, что «такая смерть будет слишком приятной для его развратной задницы», и для евнуха построили самую большую виселицу во всей Поднебесной. Но, увы, убить не смогли. Он жив и сейчас. Чиншин точно так же «спас» его, как и меня, вытащив из петли. У тебя, очевидно, не было времени заглянуть в подвалы усадьбы. Это огромные лабиринты. Они тянутся вглубь земли как минимум на пару ли. Цзы Чэнь там. Вместе с тысячами живых трупов, такими, как я и он. И все они на этом свете только для того, чтобы поддерживать в Чиншине жизненный огонь! Они там. Сотни. Тысячи. Десятки тысяч. Смердят, жрут друг друга и сами себя. Ты только представь! Они едят собственную плоть! Но никак не умирают. Боль даёт им ярость, а ярость даёт энергию, которая питает Чиншина. Ты видел хотя бы одно живое существо рядом с усадьбой? Хотя бы москита? Кузнечика? В лесу вокруг полно всякого зверья, но в двадцати шагах от усадьбы всё словно отравлено. Они чувствуют!

Марко выпрямился. Ему чудился топот чужих ног, сбивчивое дыхание бегущих, безмозглых живых мертвецов, управляемых чужой волей, несущихся сейчас к нему в попытке защитить хозяина. Лян поднял с земли камень и решительно двинулся к Чиншину, но пройдя два-три шага, рухнул наземь, скрученный приступом боли. Марку показалось даже, что откуда-то из-под крон высоченного бамбука донёсся хохот принца, спящего противоестественным сном.