Эх, Пафнутий, Пафнутий, забывчивая душа, что ж ты раньше-то записку эту не показывал…

Олег Иваныч уже бросился было собираться, красивую рубаху натянув, остановился: в записке-то сказано «завтра приходи», а не сейчас, на ночь глядя. Что ж, завтра так завтра.

Плохо спал в ту ночь Олег Иваныч, ворочался с боку на бок, вставал квас пить не однажды. Обедню отстоял в Софийском храме, с Феофилом, Варсонофием, Гришаней. Нетерпеливо отстоял, кресты клал торопливо, да молитвы чел невпопад — не о Боге думал. О Софье. Душа его давно уже в хоромы боярыни летела…

После обедни вскочил на каурого — только и видели его на дворе владычном. Из Детинца выехав, свернул на Новинку — зачавкали копыта по грязи, с мокрым снегом смешанной. По бокам снег лежал белым-бело, не таял, мальчишки у дороги играли в снежки, кидались, попали в коня боярина важного, что проезжал со свитою мимо. Ругался боярин, кулаком грозился. Кивнул свите — те нагайки вытащили, да только сорванцов-то и след давно простыл — станут они нагаек дожидаться, фига! Ищи свищи…

Олег Иваныч усмехнулся, пропустил, посторонившись, боярина со свитой, коня пришпорил. По сторонам — сказка. Деревья белым инеем покрыты, словно изо льда выложены. Небо темно-голубое, солнце блескучее — отражается в снегу брильянтовой россыпью, в крестах на храмах зайчиками золотыми играет. Легко дышится, славно — уходит распутица осенняя, грязь, да жижа, да лужи, зима-зимушка идет, а ну — дорогу! Разрумянился с морозца Олег Иваныч — волосы длинные волнами из-под шапки золотистыми разлетелись, бородка модная на ветру кучерявилась — девки на пути засматривались. А ничего попадались девки-то… Подкрутив усы, Олег Иваныч свернул на Прусскую. Блестели вдали купола церквей: Михайлы да Вознесения, синело над крестами небо, солнышко светило ласково, не грело, правда, так, чай, и не лето.

Вот и хоромы боярыни. Стены — тесовые бревнышки, ворота дубовые, железными полосами обитые, попробуй, вышиби. Спешился пред воротами Олег Иваныч, постучался вежливо рукоятью шпаги.

— Здрав будь, господине! — распахнув ворота, поклонился слуга Никодим. Олег Иванч кивнул, бросил Никодиму медяшку, глянул вокруг приметливо. До чего ж красив терем боярский! В три этажа, с подклетью каменной. Верх деревянный, резной, с узорочьем, в окнах слюдяных солнце оранжевым пламенем плавится… крыльцо высокое, резное, узорчатое. А кто это там, на крыльце-то, не сама ли хозяйка? Она и есть: в шапке собольей, в шубейке, золотой парчой крытой. Из-под шубейки, на плечи накинутой, летник аксамита зеленого, травчатого, узорами разными вышитый. С чего бы это принарядилась эдак боярыня?