– Нет. Бусидо – путь воина. Воин не страшится умереть. Воин страшится покрыть себя позором. Поэтому он может защитить свою честь, совершив сеппуку. Если возможности сделать сеппуку нет, подойдет любой способ. Да, фунты я нашел на Невском в Питере, а рукопашный бой изучал по самиздатовской книге «Защита пустым кулаком», купленной за десять рублей на барахолке у неустановленного лица. Можете провести дома обыск – в моем шкафу в стопке тетрадей справа.

– Белолобов, – Рашин встал. – Мы поймем, чего ты на самом деле боишься, и тогда ты нам все сам выложишь. На блюдечке.

– Ну да. Ипполит Матвеевич не боялся геморроя, он боялся протереть брюки.

– Гриша! – рявкнул Леонид Алексеевич одному из ребят в углу. – Уведи!

Олег поднялся, и как-то само собой получилось сложить руки за спиной – наверное, кровь репрессированного прадеда забурлила. «Шкаф» открыл дверь, и они вышли.

III

III

– Что такое «сеппука»? – напрягся Алиевич.

– Ритуальное японское самоубийство, – ответил врач.

– Да оставьте вы эти сеппуку-макуку! – взревел Рашин, бегая по кабинету. – Что, что, что скажете, Вадим Русланович? Кстати, вы же профессор?

– Ну-у, – поправил тот очки на переносице. – Доцент.

– Одна фигня. Вердикт. Ваш. Вердикт.

Секретарь принес чай.

– Ставь, ставь! Иди, иди! – вытолкал его полковник.

Все были на ногах, напарника Гриши отослали.

Психиатр положил блокнот на стол и принялся его листать.

– По порядку – в науке должны быть порядок и строгость. Тот диагноз, который я предполагаю, ставится только после исследования состояния пациента в стационарных условиях в течение месяца. Серьезные фундаментальные выводы на основании разового внешнего наблюдения, без анализов и…

– Короче, Склифосовский! – крикнул Алиевич.

Врач выпрямился.

– Я бы попросил разговаривать повежливей. Пусть я и в КГБ, но я ученый с мировым именем, согласился помочь по собственной инициативе, и если вы продолжите общение в этом же тоне, я просто встану и уйду. Милиционеров я не избивал, и инкриминировать мне нечего.