Белый Лоб остановился и посмотрел гэбисту в глаза.

– Разводишь, чтобы я тренера сдал?

– Пошел ты! – обиделся Гриша. – Шагай! Я для себя хотел. Если будет хоть малейший шанс, обязательно начну учиться. У нас, кроме самбо да владения ножом больше ничего не преподают.

– Тогда скажу. Называется дзюдзюцу.

– Как-как?

– Ну, джиу-джитсу – но правильнее: дзюдзюцу.

– Спасибо!

– Не за что.

Дошли до камеры, тут же появился Уткин.

– Приказ, – сказал Гриша, – смирительную рубашку одеть, но не туго, и к койке пристегнуть не туго. Принести воды. Будет орать, что хочет к параше, хоть по десять раз за ночь – развязывать и предоставлять такую возможность.

– Так это… – опешил Уткин.

– Выполнять!

– Есть! Разрешите сходить за чайником для воды!

– Двигай.

– Спасибо, Гриш, – поблагодарил Белолобов. – Быстрей бы только он, а то спать хочу – глаза слипаются… По-моему, заболел я какой-то фигней. По двадцать часов в сутки бы дрых.

– Ну, так и спи, пока спится. Если им от тебя что-то надо, то уж потом и придремать не дадут – каждый день станут на допрос водить.

– Так я не знаю, что им надо.

– Да не ври. Иначе бы здесь не оказался. Так, совет, не навязываю, не по службе: лучше сразу расколись. Измучают.

– А есть такие, что не раскалывались?

– Слухи. За все сталинское время – два-три человека. Оставшиеся все ломались.