– Отчего у вас глаза красные? Не выспались? – спросила Спасаломская во время одной из пауз.

– Да. Ничего от вас не укроешь. Вы очень проницательны. Томчин обещает завтра выходной. Может, по городу пройдемся?

– Посмотрим.

Под вечер, когда у Шешеля белки глаз превратились во что‑то красное от осветительных приборов и от усталости, он сидел за столом в студии в точно такой же позе, в какой утром сидела здесь Спасаломская, ожидая его прихода. Роли их поменялись. Но никто их не снимал.

Сейчас здесь было темно, все осветительные приборы погасли. Кто стоит у стен – не разглядишь. В окно заглядывала ночь, в которой не видно ни звезд, ни фонарей, ни серого неба, лишь доносятся какие‑то странные звуки и чуть приглушенные, профильтрованные стенками голоса. Они сливались в гул, хоть и отличающийся от шума ветра, но такой же непонятный.

Шешель думал, что его не найдут здесь, и пришел сюда для того, чтобы вернуть то теплое ощущение, которое родилось в нем утром. Но без Спасаломской чувство это было не полное, половинчатое какое‑то. Остаться бы здесь до следующего дня.

Он услышал, как открывается дверь, обернулся, по сделал это так неудачно, что чай выплеснулся вначале на блюдечко, а потом на пол, потому что он успел расставить пошире ноги и увернулся от горячих капелек, правда, при этом он дернулся, чай опять выплеснулся из чашки и на этот раз попал на брюки.

– Что случилось? – спросил он, когда увидел входящую в комнату Спасаломскую, но, судя по ее приподнятому, несмотря на усталость, настроению, ничего плохого не произошло.

– Вы говорите мои слова. Это не ваша роль.

– Извините.

Одну руку она держала за спиной, подарок готовила, и Шешель вдруг подумал, что, когда утром он был на ее месте, ему надо было принести не журнал, а букет цветов, вручить ей и любоваться, как она наслаждается их ароматом.

Она протянула ему журнал, но руки у него были заняты блюдцем и чашкой, а пальцы стали мокрыми и липкими из‑за пролитого чая. Он застыл в нерешительности, в раздумье, что же ему делать дальше. Наконец он поставил на стол чашку, взял журнал, но еще прежде, когда тот был в руках Спасаломской, увидел ее фотографию на обложке.

– Нё бойтесь, берите. Это не бомба и не змея.

Он задержал взгляд на обложке, полистал и понял, что точно такой же журнал он держал утром в руках, протягивая его Спасаломской. Только обложка была другая.

– Символично, – только и вымолвил он.

– Мне принесли его только что. Он действительно появится в продаже через несколько дней. Правда, приурочен он не к полету на Луну, а к выходу фильма с моим участием. Но не огорчайтесь. Когда мы закончим работу, ваша фотография все‑таки займет почетное место на его обложке. Она ведь уже есть. Надо только побольше экземпляров отпечатать. И надпись провокационная. Такое любят.