Впрочем, от излишнего внимания к помощнице он себя всегда остерегал. Во-первых, они на войне, а не на прогулке. Во-вторых, маг-посмертник – не тот человек, с которым хорошей девушке следует связывать судьбу. Да и сил, честно сказать, у него хватало только на работу…

…Он ушел на фронт, едва отучившись три года в институте, а до того – отработав несколько лет на заводе магом-производственником. Тогда, в августе сорок первого, на фронт отправился весь курс. Базовые знания они получили, а специализация была не так уж важна. Жив ли сейчас хоть кто-то из тех, с кем довелось сидеть в пыльных институтских аудиториях? Порошин этого не знал. От сорок первого в памяти остались только дым, пламя и усталость пополам с отчаянием. Но потом маг привык воевать и многому научился. Он попал в Шестую армию и вместе с ней оборонял днепровский берег, бился за Донбасс, наступал под Барвенковом и попал там в окружение.

После выхода – а оттуда повезло вырваться очень немногим – были долгие месяцы госпиталя, потом курсы переквалификации, а потом – фронт. Точней, фронты, бесконечные переброски туда, где отчаянно не хватало людей и где приходилось работать днем и ночью, в огне и крови наступая на запад. Вначале – Донбасс, освобожденный к осени сорок третьего; потом бои под Киевом, потом – Крым, щедро политый русской кровью; потом – Западная Украина (от воспоминаний о массовых захоронениях подо Львовом Порошина по сей день бросало в дрожь). И вот теперь – Восточная Пруссия.

Земля, на которой не в первый раз уже сходились в смертельной схватке русские и немецкие войска.

Порошин и Лидочка вышли из машины. Мимо по шоссе потоком шла техника, проходили свежие части, редкими группами брели растерянные, перепуганные беженцы. Оставив Криновича ковыряться во внутренностях «Виллиса», маг и его помощница направились к фольварку по прямой асфальтированной дороге, обсаженной вязами. Стволы их местами были посечены осколками, и на темной коре сверкали светло-золотистые пятна свежей древесины. На дороге попадались выбоины от мин, заполненные мутной весенней водой. Туманный, тихий день уже клонился к вечеру. Далеко за лесным массивом ревела канонада – под Кенигсбергом шли бои. Но здесь было тихо, и в ветвях вязов, окутанных зеленой дымкой, пересвистывались птицы. От фольварка, состоявшего из основательного кирпичного дома с полукруглыми окнами и нескольких хозяйственных построек, доносились чьи-то голоса и недовольное гоготание гусей. Если б не далекий грохот артиллерии – казалось бы, что никакой войны и в помине нет.