— Ни хрена себе ты тут наворотил, — Костя оглядывал с неподдельным интересом моточные станки, корыта с химикатами и сушилку.

И, с не меньшим интересом, рассматривал деваху, что быстро смотала высохшую пряжу, сгребла в охапку катушки и, перед тем как выйти из цеха, успела стрельнуть на Константина глазками. Костя проводил её пристальным взглядом.

— Иди, иди, Акулина! — вдогонку девке сказал Саня. — Негры пашут, — удовлетворённо заявил он, — Им сейчас не до праздников. Чтоб меньше брали в голову, Анна их заставила брать в руки. Пас-с-куды.

— Это я не про этих, — поправился он, — эти-то — лица, особо приближённые. В том цеху теперь враг народа Панкратиха за фюрера. Мне, правда, пришлось собрание провести, объяснить, что за право сидеть в тепле и при свете, нужно на обчество, то есть на нас, работать. Пряжу мотать, станы заправлять. Да хотя бы и полы мыть, всё работа. Глашка чисто по времени не успевает, да и пузо у неё. Они, в общем-то, и рады стараться, тем более, мы им платим денег, так теперь у нас внутривидовая конкуренция. Я всё ждал, кто первый сообразит к Трофиму наведаться, новую самопряху заказать. Так первая сообразила Панкратиха, как это не странно. Остальным пришлось в принудительном порядке сдать в аренду.

Сашке хотелось похвастаться своими успехами среди понимающих людей, ибо Анна Ефимовна удовлетворялась количеством полотна. Но, в свою очередь, хвасталась, конечно же, чисто по-бабски, своим соседкам, таким же мелкопоместным помещицам. Чаще всего почему-то приезжала Собакина, долго сидела у Анны, а выходила от неё с покрасневшими глазами.

К приезду Константина и Славки Александр Шубин мог гордиться собой, Гейнцем и Степаном. Мог он гордиться также Герасимом, Хрюнделем и всеми теми, кто разоблачил новоявленных луддитов. Это, конечно же, было не то, чтобы ожидаемо, но Саня не предполагал, что движущей силой несостоявшегося погрома будет разрушительная энергия массового деревенского сознания. И ведь не потому, что самопряхи каким-то там образом ущемляли или наносили ущерб селянам своими действиями — только и только во имя расчёсанного до крови собственного гондураса.

Наглое, вызывающе хамское поведение, чтобы какие-то замулынданные девки вывешивали на плетень пряжи вдвое против любой лучшей, обществом признанной романовской пряхи? На кухнях начались бурления общественных мнений. Не имеют права они прясть больше! Если так кажная девка, или, прости господи, сноха, по стольку прясть будет, то куды котится мир? Разрушение устоев и вообще, страшно сказать, революция!