Человек исключительно рационального, трезвого и холодного ума, он хоть и был персоной увлекающейся и даже в чем-то азартной, но чтобы поверить в мистику, тайные знания о будущем или какую-нибудь подобную вздорную ерунду, типа голосов из потустороннего мира, вызова душ умерших или тайных путешествий души собственной по разным временам и землям!?

«Нет, увольте! Это же просто дьявольщина какая-то? Если Всеволод намекал на ЭТО событие в Индии, то КАК!? Каким образом он мог узнать об этом? Боже! Кажется, я начинаю сходить с ума… Я знаю, я уверен, что все медиумы, прорицатели и гадалки — это шарлатаны и проходимцы, дурящие головы доверчивым идиотам, у которых хватает пустого времени их слушать. Но… но ЭТО?.. Как прикажете понимать?»

Первой его импульсивной реакцией было бежать почти через весь поезд, немедленно найти Руднева, и потребовать у него объяснений. Но Тирпиц не был бы Тирпицем, если бы быстро и решительно не взял себя в руки.

«Стоп машина! Зачем сгоряча суматошиться? От спешки в серьезных делах всегда вреда больше, чем пользы. А дело, похоже, очень серьезное. Сперва нужно хорошенько обдумать это все, времени у нас достаточно. И тогда уж посидеть с русским адмиралом тет-а-тет. Причем так, чтобы это его совершенно не тяготило. Очевидно же, что после того памятного вечера, ночи, вернее, Всеволод нашего общества сторонится.

Оно и понятно. Он опасается повторения и риска вновь предстать перед своим Императором в непотребном виде. Или наоборот, конфузится и считает себя виноватым в приложении десницы к глазу своего собутыльника. Хотя собутыльник, по правде говоря, был сам во всем виноват.

Так что, пока он вращается в обществе русского самодержца, лучше его не дергать и не пытаться выводить на откровенность. Вот когда отгремят марши, фанфары и сапоги по брусчаткам, а свежий ветер унесет за горизонт дымы от корабельных салютов, тогда, ближе к завершению этого турне, и придумаем, как его разговорить.

Как любят приговаривать наши радушные хозяева: утро вечера мудренее? И очень верно говорят, кстати. Пора ложиться спать. Ибо завтра предстоит знаменательный день. Завтра мы вновь встречаемся с Тихим океаном».

* * *

Он не был здесь четырнадцать лет. Долгих четырнадцать лет, без малго полтора десятилетия, которые сегодня как будто в мановение ока схлынули зыбкой, пенной волной, когда на самом выходе из здания вокзала его ноздри уловили это удивительное, едва не позабытое, чуть-чуть горчащае, свежее дыхание Великого океана.

И куда-то отдалились, стихли голоса окружавшего его множества людей, поблекло и стало черно-белым все это колыхающееся великолепие парадных мундиров, дамских мехов, плюмажей, золотого шитья.