— С превеликим удовольствием, Александр Васильевич!
На том они и расстались. Замечу только, что Александр Васильевич все про Ростопчина понял, как тот ему про Порфирия Петровича Тушина рассказал — артиллериста нашего курносого.
Вот в чем вся закавыка была!
«Артиллерия» — слово шустрое, беглое! То с одной горушки пальнет, то — с другой. То ядрами, а то и — шрапнелью!
А станешь его быстро произносить — не выговоришь. И не только язык, но и шею сломаешь.
— Ах, забыл читателю нашему сказать, — спохватился Павел Петрович, — какой сумрак в своем кабинете Федор Васильевич Ростопчин создал, чтоб достойно нашего генералиссимуса принять. А ведь не случайно забыл. Не было в том кабинете сумрака.
Озарился кабинет графа Ростопчина, московского генерал-губернатора, сиянием неземным — небесным, когда Александр Васильевич Суворов, святой наш полководец, сошел с небес к нему, Ростопчину, в том кабинете! Явился т. е. Не шучу. А как же он еще мог с того света явиться? Об этом чуде, о сошествии с небес Суворова, в Высочайшем Манифесте сказано!
— В том Манифесте много чего еще было сказано. Все не упомнишь, — продолжил Павел Петрович. — Англичане и прочие недруги наши за голову схватились. В очередной раз государь император, что называется, на кривой их объехал. Они думали, что по земле он эту кривую вычертит, а он в небе такую радугу выписал! Ну, ухвати ее руками, выпрями! На-ка — выкуси! — И Павел Петрович показал, англичанам наверное, кукиш. Потом сказал торжественно: — Одним словом, во весь окоем сияние! И когда от Ростопчина Суворов вышел, народ наш православный, русский, на руках его до заставы донес, в сани усадил. «Трогай!» — крикнул Александр Васильевич кучеру. Тройка рванула с места — и понеслась. Куда вот только? Бог весть.
— Фантасмагория какая! — воскликнул я. — Сошел с небес! — И дико засмеялся.
— Устали, что ли? — спросил меня участливо Павел Петрович. — Так мы завтра развеемся — к графу Ипполиту в имение съездим. Нет-нет, не пугайтесь. На самом деле навестим сие поэтическое место. Ложитесь спать! — добавил строго. — Завтра рано вставать. В шесть утра нас Михеич туда повезет. И вот что я вам еще скажу, — заговорил он вдруг таким тоном, будто наконец-то решился рассказать мне все то, что я так долго просил его, а он все тянул, все откладывал — но сколько же можно таить в себе это?! — так что слушайте! И он возвысил свой голос, словно с профессорской кафедры лекцию стал мне читать: — План нашей Византийской кампании был до безумия прост и гениален! Две наши армии, Суворовская и Кутузовская, идя в обхват Черного моря навстречу друг друга, должны были соединиться на Босфоре, под Константинополем — и взять штурмом этот город, справедливо полагая, что с его падением… падет и Османская империя! Одновременно с нашими армиями и французы должны были выступить. Им была поставлена задача: отбить у турок Балканы и Грецию. Потом встать на реке Марица. Там предел их притязаний на бывшие турецкие земли был определен нашим государем императором Павлом Первым. В седьмом, секретном, пункте Мальтийского Договора это и было записано. Пункт сей поэтому еще называли Марицким. Седьмой — Марицкий пункт Мальтийского Договора. Я не буду входить в подробности и объяснять, почему наш государь решил, что французским войскам за реку Марица хода нет. Вы на досуге посмотрите карту — и попытайтесь сами ответить на этот вопрос. Заодно ответьте, почему Суворов был против этого пункта! Почему неукоснительное исполнение его французами грозило нам, России, неминуемой гибелью!