— Были когда-то и мы рысаками, понял его взгляд командир. Ну что, поедем назад? Здесь осталась работа для следователей — опрос населения, поиск следов. Моим орлам тут делать нечего.

Всю дорогу до города Коля обдумывал слова Бокия. В них явно таилась рациональное объяснение всего происходящего. Тут было надо было выбирать. Принимать ли на веру слова настоятеля Линя, и верить в то, что можно действительно общаться с высшими существами и заставить их вмешаться в дела человеческие. Или действительно всё это хитрый спектакль, чтобы дополнительно убедить сомневающихся, и выбить из них согласие, деньги, ресурсы и политическую поддержку. Надо бы узнать позиции основных вождей. Кто-то кого-то обрабатывает. Вдохновляет, так сказать.

Доехав до города, он стал двигаться в центр, на Моховую, в 1 дом советов. Там должен был быть Сушин, и Коля, не откладывая, хотел выполнить свой план и поздравить с новосельем, тем более, что был шанс застать там Надежду. Зайдя в магазин, он купил фруктов для жены и коньку для Алексея. Попросив всё это тщательно обернуть и запаковать, он купил портфель и положил подарки туда. Как ему представлялось — жизнь там была большим общежитием, поэтому светить дорогие подарки было рискованно. Коммунисты в ту пору жили аскетично, и за лишнюю десятку к зарплате вполне можно было загреметь в ЦКК. Вообще, как понял Николай из рассказов того же Алексея, страна была разделена на две большие группы — основная масса населения, подотчётная ГПУ, и партия, которую ГПУ не трогало. Более того, наблюдалась некая либерализация режима и смягчение нравов. Если раньше ЧК имело право суда и вынесения наказания, то теперь ОГПУ этих прав было лишено. Теоретически за Политуправлением стоял сыск и арест, суд судил, а прокуратура обвиняла. Естественно, это всё не снимало пресловутого принципа классовой целесообразности, но все же для обывателя свободы было побольше. Раньше ЧК выслеживало, хватало, допрашивало, приговаривало и у ближайшей стенки исполняло, зачастую в лице одного и того же работника органов. Теперь все было как у порядочных — дело передавалось в суд, прокурор со своей скамейки обвинял от имени государства и уже после выносили приговор. Так что в этот микроскопический зазор можно было и просочиться.

А партийных судил ЦКК. Причём, если неизбежная доля политиканства присутствовала при этом, то, в отличие от более поздних времен, она была очень не велика. Естественно, люди сводили счёты, это всё понятно. Но в виду того, что партия строилась по принципам клановым и групповым, каждый партиец был вписан в свою группу. С кем-то из вождей он сидел в ссылке, с кем-то вместе жил в эмиграции — в общем каждый второй человек был знаком с нужными людьми и мог запросто к ним обратиться. Да и в условиях враждебного окружения, члены партии считали себя братьями, и это было одно из условий выживания. Поэтому на Контрольную Комиссию вытаскивали людей с реальными просчётами в рамках строгой коммунистической морали. Много пьёт, лишние деньги, случайные связи с беспартийными. И судили там строго, потому что рядом были такие же товарищи, которые жили такой же жизнью и всё это прекрасно знали. Разве что для очень узкого слоя высших вождей было сделано исключение.