— Ну что, как тебе эта пара? — спросила Надежда.

— Хорошие ребята, задумчиво ответил Коля. Дай им бог счастья. А Лешка сам верит в то, за что борется. Это в таких кругах не частое явление.

— Да и Татьяна тоже считает, что другого пути у России нет.

— Ну, Татьяна очень молода. Её сунули в комсомольскую среду, вот она и приняла законы этой группы, Попала бы она к другим — приняла бы другие законы. Женщины они вообще как обезьянки, об этом ещё Мопассан писал.

— А что нам ещё остается. Мы живём в мужском мире, приходится приспосабливаться. Вот странно, Коля, я читала, что женщин на Земле больше чем мужчин. А законы всё равно устанавливают мужчины. И правила жизни тоже они. Женщины никогда бы не воевали и не делали революций.

— Я боюсь, ты плохо знаешь женщин. Они по жестокости могут не уступать мужикам, а иногда даже превосходят. Впрочем, я давно понял, что это только кажется. что мир вокруг нас мужской. Он на самом деле сделан так, чтобы женщины могли без помех делать своё единственное дело, рожать детей.

— А если женщина не хочет только рожать детей? Если она хочет работать, бороться, воевать? Разве она может добиться этого.

— Конечно может.

— Странный ты какой-то Коля. Почему же может. Ведь ей приходится пробиваться через непонимание, через вражду мужчин. Они не любят конкуренции.

Так они болтали, пока шли мимо будущей Думы, мимо Большого Театра, сияющего огнями со своей квадригой, сильно выделявшейся на фоне темно-синего неба.

— Надь, а что ты будешь делать после? — спросил он, когда знакомая громада политехнического музея замаячила за поворотом.

Она всё поняла сразу. Наверное тоже думала об этом.

— Ты всё таки не возьмёшь меня. — это прозвучало утверждением, а не вопросом. В нём даже горечи не было, так, констатация факта.

— Нет, не возьму. Некуда и незачем. Здесь видишь сколько дел. Да и жить тут значительно проще.

— Я понимаю. Придумаю что-нибудь. Видишь, сколько полезных знакомств образовалось. Без работы не останусь, а всё остальное тоже потихоньку приложится. А что, совсем нельзя?

— Совсем.

— А ты хоть будешь приезжать?

— Наверное буду. Николай ненавидел эти объяснялки. Что можно сказать, когда не знаешь ничего. Что можно обещать, когда завтра всё изменится за час. Он остановился и повернул её лицом к себе.

— Ты знаешь, Надя — я не знаю, что будет завтра. Тем более, я не знаю, что будет позже. Но я могу сказать тебе одно. Я буду помнить тебя. Как бы то ни было, ты вошла в мою жизнь. Будем надеяться, что я сумею вернуться. А если вернусь, я найду тебя.

Она посмотрела ему в глаза, а потом уткнулась лицом в плечо, прижавшись к нему всем телом.