— А вот тут у нас вещи немудрящие, продажные, с виду — ничего особенного, но только с виду…

Посуда из пирокерама, ткани, которые не горели и не рвались, трикотажик, который на самом деле трикотажем не был, запчасти для автомобилей — и прочие мелочи, всего двести восемьдесят три наименования.

— Оружие, — оружие есть, я вам покажу его несколько позже, а пока — вот то, что я считаю на самом деле самым страшным.

Гаряев поднял над головой герметично упакованную пластиковую колбу, в которой плескалась густая жидкость.

— Вот здесь, — смесь аминокислот, пентоз, электролитов, глюкозы и стабилизированных витаминов. Не очень вкусно, но достаточно для полноценного пропитания взрослого мужчины на протяжении суток. А если сдобрить каким-нибудь жиром, так и вообще. Научники обратили особое внимание, что содержимое одной бутылки находится в одной квантовой фазе, и поэтому особенно хорошо усваивается и может поддерживать не только силы, но и здоровье… Что, — он обвел собравшихся взглядом, — неужто еще не страшно?

— А почему это должно быть страшнее всего другого?

— Ну-у — вы меня удивляете. Эта жижа — знак: те, кто делают это, совершенно готовы стать совершенно независимыми. Помните классиков, что, мол-де, нельзя жить в обществе и быть независимым от него? Так тут — наоборот. Те, кто не зависят даже от жратвы, неуправляемы просто по определению. Их можно только уничтожить.

— А — зачем?

Когда Гаряев услыхал этот вопрос, на лице его обозначилось такое глубокое изумление, что Гельветов почел за благо не настаивать на немедленном ответе, так что тот продолжил.

— Все, что я показал, а также то, чего показать не успел, а еще то, чего тут нет и то, о чем мы не имеем никакого понятия, куплено на провинциальных рынках, приобретено по наводке Знающих Людей у всяких-разных жучков, отобрано у каких-то немыслимых артелей. Извлечено из всяких невероятных дыр! Такие дыры стали в последнее время попадаться, что только держись! Всякие такие штучки можно купить в Москве — и в Кандалакше! В Ленинграде — и в Туруханске! В Горьком — и в поселке Лыково! В Новосибирске — и в Мухосранске с Задрюпинском! Причем с равным успехом. Отмечается некоторое тяготение к крупным портам и Транссибу, — но это не значит, что в каком-нибудь высокогорном ауле или в таежной деревушке вам не попадется чего-нибудь из ряда вон. У Знатного Оленевода, Героя Социалистического Труда Пельхи Этыгиновича Николаева, двадцать девятого года рождения, обнаружили что-то вроде мотодельтаплана, что-то вроде — это потому что тяговооруженность на форсаже — выше единицы: олешка мало-мало искать. Внучка приспособил. Все чин по чину, — северное исполнение: сверхконденсаторы для разогрева топливной смеси и форсажа, защитный шлем, чтобы не поморозиться, — и этот ваш ноктоскоп в забрале. Он его разбирает — как юрту, — и в нарты. Или в снегоход. Или — в аэросани. Смотря по обстоятельствам. В этом году купил, потому как друзья посоветовали: практичная вещь. Об аэросанях — разговор отдельный, их он купил в прошлом году. Шибко хорошо, однако, олешка сберег. Мала-мала план перевыполнил, совсем передовик стал. Поверите ли, — не стали отбирать. Потому что к тому моменту окончательно поняли: бесполезно. Все равно, что море черпать ложкой. Главное — все же кругом в курсе! Кроме нас. Типичная для нашего бардака шизофрения, когда все знают, кроме тех, кому положено знать, по причине того, что им-то как раз что-либо знать просто-напросто запрещено. При таких обстоятельствах они, сами понимаете, то ли не знают, то ли попросту не видят, не желают видеть в упор. От греха, значит… Мне — можно, но я ничего не знаю, потому что мне не докладывают те, кому нельзя.