— Это что ж, — и жить только для того, чтоб выпить?

Иван Ильич в явном изумлении выпучил на него глаза:

— А для чего ж еще? Все остальное так, — по нужде, а выпить, — только для себя, чтоб душу свою согреть. Представляешь, если сотню лет вот так вот прожить, — это ж сколько раз выпить можно? Нет, ты не думай, я понимаю, — ты вот пьешь со мной, а сам гордишься, — одной пьянкой Иван Ильич занят, не то, что я… А того не понимаешь, что выпить, — это каждый раз заново, прежнего не вспомнить, если б помнили, так и не пил бы никто… А то, бывает, спецом держишь себя, все кругом сухо, ясно, плоско, — а ску-учно! — Он даже махнул рукой. — А тут наливаешь себе стаканчик синенький, а у самого душа радуется, пока льешь, — это тебе раз? Раз. Махнешь его, а он не сразу уляжется, за то уж как уляжется, — такая благодать, если кто понимающий, только недолго… Это два? Два-а. Потом, понятно, — приход, это понятно, — лучше всего, только опять не надолго… Это сколько будет, три? А потом все начинает покачиваться, игру дает, все заново, как только родилось, и это — сколько захочешь, столько будет… Не-е, — и не говорите мне ничего, потому что лучше нет. И понимаешь, главное, что оно — почти все заменяет, и ничего почти не нужно, это только казалось, что нужно, а на самом деле, — от суеты а не взаправду… Ну, — за то, чтоб всегда было!

Саня, которому категорически не налили, — маялся. Слетал на пруд, сказав что будет на связи, искупался, вернулся, поел, и продолжил маяться. Наконец, решив, очевидно, что никто на него за самоуправство не обидится, свистнул:

— Михал Аркадьич! Меня с машиной ждут, я не могу больше…

И они дружно сочли это Очень Подходящим Предлогом, вынуждены были принять посошок на дорожку, негнущимися руками завернули картон в какое-то серое рядно и на негнущихся ногах отправились к ждущему их "МиК"-у.

Субстанция, — даже отходила в своем, только ей присущем, простом и монументальном стиле, плавно и с соблюдением линейной зависимости, а на место опьянения приходила безнадежная плоскость и простота мира, который казался в эти часы подобием грубой, пыльной, дешевой декорации, наскоро сляпанной какими-то халтурщиками, чтобы прикрыть Пустоту, — не какую-нибудь, а ту, из которой, по большей части, и состоит Мир. Мир был не то, чтобы ужасен, а просто-напросто ужасающе банален, неинтересен и лишен смысла. Голова, впрочем, не болела и наблюдалась только некоторая сухость во рту.

— Слушай, — а зачем ты на самом деле взял эту штуку?

— А почему бы нет? Явно талантливая работа оригинального художника. Сделаю промоушен, так еще и наварю на ней как следует. Не знаю, чего вы-то стесняетесь…