— … а самое страшное тут сам темп теперешнего боя, — безостановочно, на одной ноте бормотал он, словно читал монотонную паническую молитву, какое-то подобие "гос-споди сохрани меня и душу мою грешную, спаси сохрани не дай пропасть", — так что после первого же выстрела никто уже не сможет остановиться просто-напросто для того чтоб уцелеть тут же никаких укрытий мать иху так все друг у друга как на ладони если начнется тут через две минуты никого почитай не останется одно рваное мясо что они совсем одурели что ль не видят что творят…

И все-таки он был человеком дела, и потому, истекая болтовней на нервной почве он не прекращал делать того, что делал уже несколько минут, — исподволь, от бедра водил крохотной видеокамерой "комбат-комби", очевидно передавая картину творящегося кому-то, с кем находился на связи все это время. Наконец, выдохнув, он шагнул вперед, держа в вытянутой руке переговорное устройство, как шагают из окопа с гранатой — прямо под танк. Он шел к Мухали, и десятки стволов шевельнулись одновременно, провожая его на этом пути. Тот, понятное дело, не дрогнул, оставшись на прежнем месте и поджидая, потому что ситуация была из тех нечастых, когда дрогнуть, уступить, показать малейшую неуверенность было равносильно смерти, да что там — равносильно, гораздо, гораздо хуже, чем смерть. Но только тут не оказалось смертельного вызова, тут было что-то другое: Михаил подал переговорник степняку и тот, с неудовольствием глянув на него, приложил трубку к уху. Выслушал, полоснул вокруг себя страшным взглядом, а потом сказал, как пролаял глухо, на манер свирепых степных собак:

— Чем докажешь?

Михаил только пожал плечами и показал куда-то вверх и на северо-восток. Островитянин, храня на лице выражение полнейшего безразличия, сделал скользящий шаг за спины присутствующих, благо всем прочим было явно не до него.

Они появились через пять минут, они прилетели целой стаей, несколькими редкими шеренгами, а, прилетев, тут же сворачивали, широко распластав крылья и закладывая широкие, ломаные, дергающиеся по курсу и высоте круги. Концентрические. Пересекающиеся так, что ночные птицы не смешивали строй, пропуская друг друга на пресечениях, и так, что они перетекали из одного цикла в другой, в абсолютном порядке и устрашающей плавности. В небе над гостиницей повис целый узор из колец, неподвижный в самой своей текучести. И они не теряли времени зря: пока длилось это бесстрастное кружение, операторы где-то там помогали остроумным бортовым устройствам на основе "УС — 15" разобраться в тонкостях боевой обстановки, чтобы, если что, не дай бог, не угробили кого-нибудь не того. Армия до сих пор умудрялась держаться на довольно-таки передовых рубежах научно-технического прогресса, и ударные беспилотники "Сорокопут", предельно дешевые, почти — одноразовые, почти — расходный материал вроде боеприпасов, количество которых постоянно пополнялось прямо тут, на тыловой базе дивизии ВВС, по мере необходимости, безусловно, относились к разряду ultima ratio. Воплощенная смерть, постоянно находившаяся в боевой готовности "номер ноль", и Мухали, вовсе не будучи сорви-головой, моментально сообразил всю совокупность новых обстоятельств своим изощренным и коварным мозгом. Эти — не промахнутся, не умеют промахиваться. Пока кружили — успели разобрать цели. Успели разобрать цели и не промахнутся. С учетом того, сколько их — один залп. Навроде атомной бомбы с избирательным действием, — ничуть не легче. Похоже, удача начала отворачиваться от него, если довела встретиться в этой дыре — с Коровьим Нойоном. Ничего. Воины непобедимого Чингис-хана тоже умели радовать врагов отступлением. Только радость эта длилась совсем недолго.