— Еще?

— А еще, — но это уж вам разговаривать…

— Товарищ Боорчи?

— Здравствуй, начальник. Давно тебя не слышал. Как твое драгоценное здоровье?

— Благодарю вас, — с легким оттенком сухости сказал секретарь, — на удивление неплохо. А как ваше драгоценное здоровье?

— Хвала Аллаху, — крепкое, как железо. А как здоровье вашей почтенной супруги?

— Еще раз благодарю. И супруга здорова, и дети благополучны. — Он отлично знал, с кем говорит, а то, может быть, и поостерегся бы от вопиющего нарушения восточных церемоний начала беседы. — И скотского падежа не было. Все здоровы. Чего и вам с чадами и домочадцами от души желаю.

— Э-э-э… Спешишь, начальник. Степь спешки не любит. Там надо кочевать не быстро и не медленно. А так, как надо. Не спеши. Знаю я твой разговор. Ты не переживай, начальник. Мои батыры беды не сделают, ваш той портить не будут. Последнее дело, — праздник ломать. Большая обида. Сами в гости хотим, — примешь?

Секретарь мысленно охнул, но деваться было некуда.

— Милости просим, только вы того, э-э-э…

— Не, все по-доброму будет. Скажу батырам, — судя по голосу, товарищ Боорчи откровенно веселился, — чтоб барашка не угоняли и драку не затевали бы первыми. С семьями, с ребятишками будем. Только и ты уж постарайся.

— Можешь не волноваться. Пристрожу, да и милиции будет море…

— Это ты хорошо сказал. Пусть и наша мало-мало приедет. Да нет, Иван Петрович, ты и вправду не бойся. Я ж не глупый, знаю, что хорошо, — это когда один брат — в доме живет, земельку пашет, а другой рядом кочует, барашка пасет. Сильный на чужую силу не обижается.

— Умны-ый! А как в прошлом сентябре, помнишь?

— Забыл. И ты забудь. Надо будет, — вспомнишь при случае, а сейчас зачем? Чего не бывает между своими?

— Не боись, председатель, все, что надо, с собой взяли. И еду, и воду, и горшки с пеленками. И порядок тебе будет.

Люди прибывали весь вчерашний день, ночь напролет, и все нынешнее утро. Чуть оранжевый, предвещающий превосходную погоду, рассвет озарил на окраине Сорочинска гигантский лагерь, как будто стал стоянкой какой-то из легендарных завоевателей прошлого. Каждая группа прибывших располагалась сама по себе, но границ — не было. Фургоны, гигантские юрты кочевников, разноцветные шатры, жилые вагончики, оранжевые цистерны с питьевой водой, молниеносно, как грибы, выросшие ряды временных гостиниц, строго через одинаковые интервалы голубые пластиковые брусья уборных, детский визг, столпотворение у временных умывален, гигантский парк машин под присмотром бдительной милиции, — и все новые группы прибывающих. Не раз и не два кто-то чего-то пробовал регистрировать, наводить бюрократический порядок, но неизменно терял контроль над ситуацией, но она, на удивление, особой регуляции вроде бы и не требовала. В нескольких местах со спешно вкопанных столбов надрывались, сообщая всякого рода полезную информацию, громкоговорители, а туда, на теряющийся в пыли юго-восточный край, с той же целью летали ощетинившиеся динамиками "МиК — 4". Близкие, по здешним меркам, соседи, жившие друг от друга на расстоянии пятнадцати-двадцати километров, понятное дело, тут же собрались кучками. Мужики, — отправились к пивным бочкам и ларькам, подоставали разномастные емкости с домашним и начали угощать друг друга, их супруги — посцепились языками, не забывая бдительно наблюдать за мельтешащим вокруг мелким потомством. Выпив за встречу, начали сговариваться на завтра, а потом как-то спонтанно приступили к тренировкам: даже бывалые водители, каковыми тут являлись практически все, включая особей четырнадцати и даже двенадцати лет, далеко не в полной мере владели высоким искусством движения колонной. Потрясающе теплая осень после роскошного лета, что пугала людей старых и осторожных, твердивших, что такое — не к добру, и было, было уже в тыща девятьсот сорок первом, не давала спать и ночью. Сон казался этой ночью прямо-таки расточительством, поэтому и ночью вдруг возникший в степи стан сдержанно гудел, звенел гитарным звоном и зудел какими-то степными инструментами, а на берегу Самары поодаль друг от друга, но все равно тесно сидели парочки в сумерках и компании, освещенные светом костров. И — диковинные попадались среди компаний, на любой взгляд, кроме привычного взгляда собравшихся. Люди постарше при свете импровизированных источников света шлепали картами по импровизированным столам, пили вино, но сама структура момента не давала пить слишком много даже тем, кто был склонен увлекаться. Не в этот раз. Завтра или вообще потом. Потому что чуть ли ни в первый раз в жизни каждого из собравшихся было это: громадное многолюдье, ровное коловращенье гигантских масс народа под бездонным небом ранней осени — без всякой войны и беды, просто так. Хотя отдельные исключения, понятное дело, бывали.