В ней есть ещё силы взлететь, а во мне…
Всё, что останется после нас — Трагикомедия, трагифарс… Стопка исчёрканных ручкой салфеток, Пара статей в пожелтевших газетах, В стену вколоченный намертво гвоздь, Бомж на могиле (непрошеный гость, Что нас помянет глотком «бормотухи»)… Женщины-ангелы… женщины-шлюхи… Кто-то оставит корону на троне, Кто-то — огарок свечи на иконе, Кто-то — детей, ятаган и коня… Что же останется после меня?..Да, лучше так. К чёрту последнюю строфу. Их лучше обрывать чем раньше, тем лучше, оставлять вопрос. Вопрос заставляет искать ответ. Ответ заставляет думать, что ты всё понял.
Что есть у меня? За что мне держаться?
Молодость? Она дважды изгажена, и просвета не вижу. Сомнительное счастье чувствовать себя здоровым. Здоровье… Кому оно, на хрен, нужно, это здоровье? Все постоянно нудят: главное — здоровье, здоровье — это самое, блядь, главное. Будь здоров, умри в сто тридцать два года, пройдёт ещё пара — и от тебя останется только выцветающая фотка на памятнике.
Кто из них, из величайших, был здоров? Достоевский бился в эпилептических припадках, Андреев рехнулся так, что его надо было бы замотать в смирительную рубашку. Эдгар По бухал, курил опиум, а когда трезвел, то подыхал от чего только мог. Лавкрафт, кажется, вообще родился мёртвым, только не сразу это понял. Шолохов дышал одним лишь табачным дымом. Моцарт тоже бухал. Бетховен оглох. Ван Гог отрезал себе ухо нахер — видимо, был чересчур здоровым, со своей точки зрения. И все они оставили по себе что-то настоящее, что-то великое. Вечное.
Они все были гениями. Я — нет. Не сложилось. Что у меня есть? Куча идей, умение строить сюжет. Есть план книги, которая имеет все шансы в недалёком будущем стать популярной. Про которую дядя Петя, как представитель Вечности, категорически сказал: «Говно».