— «Старик» иной…

— Иной, насколько я понял. Но точно так же ненавидят русскую монархию и всё, что она выражает. И вот они-то могут как раз и хотеть самых «радикальных мер», как это у них зовется. И вот тут-то и надо… постараться, Федор. Пойду потолкую с тамошними — и полковник вдруг сбросил шинель, где на золотых погонах красовался серебряный вензель «АIII» затейливой славянской вязью. — Где-то тут валялось что-то подходящее…

Подходящим оказалась замызганная тужурка, какую в Александровском корпусе не надели бы даже на земляные работы.

— Вот и отлично, — весело бросил Две Мишени, напоказ вешая через плечо тяжеленую деревянную кобуру с маузером, и пряча в карман плоский браунинг.

— Благоев, — быстро сказал Федор. — Благомир Благоев. Он там заправляет. Важнее даже, чем Старик, Лев или кто-то ещё. Он за «революционный террор» ратует.

— Что такое их «революционный — он же красный — террор» мы знаем, — кивнул полковник. — Но это и хорошо. Значит, Благоев… надо же, депутат Государственной Думы, хоть по и списку легальных эсдеков… Что ж, благодарю за службу, господин кадет-виц-фельдфебель! Сегодня мне, конечно, не спать, но ничего. Оставайтесь с отрядом! Как надлежит организовать караульную службу и питание бойцов, мне вас учить не надо, — несмотря на официальный тон, Константин Сергеевич улыбался.

— Будет исполнено, господин полковник!

Две Мишени кивнул и быстро зашагал прочь, насвистывая что-то разухабисто-революционное.

Кадеты привычно, ловко и быстро обустроились на месте. Окна заложены всем, что нашлось, пулемёты в полной готовности, оружие почищено, смазано, магазины «федоровок» заряжены; караульные на постах.

Федор, конечно, обошёл всё «расположение» трижды, проверил, не слишком ли быстро тают походные сухпайки; ребята, конечно, устали, вымотались, но глаза у всех горят — понимают, что творится, агитировать никого не надо.

«И в смерть никто из них не верит», подумалось вдруг. В памяти поднялось лицо Юрки Вяземского, погибшего на гатчинской станции; Господи, как же давно это было! Словно целая жизнь миновала…

Ещё вечером полковник погнал надёжных гонцов на вокзал — предупредить, что они все теперь — отряд «Заря Свободы» и на том стоять.

Наконец, оставив вместо себя Пашку Бушена, Федор тоже привалился к стене, поднял воротник, запахнул башлык, сунул ладони в рукава шинели, и —

И его затряс Варлам Сокольский.

— Вставай, господин вице-фельдфебель!

Ишь, лыбится, нехороший человек…

Рассвет едва занимался, точнее, ещё только должен был заняться.

Это что же, вся ночь уже прошла? — а и то сказать, сколько ж той ночи было…