Светлый фон

— Вы знаете, что движет музыкантом? — он задал странный вопрос, и сам без паузы ответил: — Музыкантом движет тщеславие. Игра на публику вызывает душевное волнение, аплодисменты повышают самооценку артиста.

Авдеева спорить не стала:

— Логично. Жажда славы и всё такое. Нормальное человеческое желание, один из векторов развития эгоизма.

— А что движет официантом?

— Что? — живо заинтересовалась Лизавета.

— Официантом движет жажда наживы. Как вы справедливо заметили, у эгоизма много векторов. Ради корысти он кланяется и угождает.

Авдеева согласно хмыкнула, а Крахмал цапнул очередное печенье:

— Официант считает, что жизнь ему недодает. Поэтому суетится под клиентом. Лебезит, чтобы ловчее было обвешивать и обсчитывать.

— Интересный взгляд изнутри, — Авдеева оглядела баранку и, захрустев, не оставила ей никаких шансов.

Заключенный пожал плечами:

— Обслуга — это особый мир. С давних времен, задолго до революции, повелось так, что подавальщики в трактире жалованья не получали. Так же, как и парильщики в бане.

— Хлебное место? — предположила Авдеева.

— Весьма. Чтоб на такую работу попасть, люди взятку совали. Зато потом неплохо жили тем, чем клиенты одаривали сверх счета. Правда, половину своих «чайных» денег обслуга должна была отдавать заместителю хозяина — «кусочнику».

Авдеева развернула конфету «Белочка»:

— Выходит, традиции сохранились и дожили до наших дней?

Крахмал кивнул:

— Именно так. Всю свою жизнь я провел в общепите. Начинал поваром, потом перешел в официанты. Немного поработал в буфете, и тогда уже, после десяти лет стажа, меня повысили до метрдотеля. И мы все воровали! У мэтра зарплата небольшая, сто рублей с хвостиком. Остальное давали официанты — в месяц выходило за тысячу. Не потому что я хотел воровать — таков порядок. Мне положено было получать тысячу, и я ее получал. Потом треть от этого я должен был отдавать наверх. Остальное, около семисот рублей, оставлял себе.

— Большие деньги, — пробормотала Авдеева.

— Поэтому у нас, торгашей, всегда есть деньги. Я ходил по лезвию ножа, но знал меру. Знал, сколько мне положено.

— Не помогло? — догадалась Лизавета.