– Yes! Будем верить друг другу.

Хакет ощипал гуся, а Лавр изготовил рогульки и палку для вертела. Пока жарили гуся, продолжали болтовню.

– Хакет, я не понимаю, – удивлялся Лавр. – Вы, член могучей темпоральной службы, утруждаете коня! Не проще ли было применить чудо английской техники, знаменитый в веках геомагнитный корректор?

Полковник перестал вертеть птицу над огнём и насупился:

– Какая-то чертовщина, Грочик, – сказал он. – После встречи с вами я вернулся в нашу лабораторию, и оказалось, что корректора нет, о нём никто не слышал! Как вы можете это объяснить?

– Я? С чего бы мне объяснять вам про ваш корректор? Я его никогда не видел.

– Грочик, не буду темнить. Меня удивляет, что корректор исчез сразу после нашего с вами разговора о нём. Я, конечно, тоже виноват: не надо было о нём рассказывать. Но как вы устроили, чтобы он исчез?

– Не представляю, – честно сказал Лавр. – И со своей стороны, полковник, тоже задам неприятный вопрос. Почему каждое ваше появление на Руси непременно сопровождается массовым мором? То чума, то теперь непонятно что.

– Это вы бросьте. И в тот раз, и в этот я появлялся, когда ваши уже дохлые валялись.

Гусь ещё жарился, когда к ним из темноты бесшумно вышел новый гость: отрок благообразного вида, с белым ликом и нимбом над головой. Он был одет в белую древнегреческую хламиду, а на ногах имел верёвочные сандалии.

Не обращая ни малейшего внимания на их приветствия и приглашения, игнорируя вопросы и прочие возгласы, он встал между ними и развёл руки, причём левой своей рукой будто влез в голову Лавра, а правую засунул в лоб Хакета.

– What the heck![158] – крикнул Хакет.

– Пошёл вон! – откидываясь назад, закричал Лавр. – Хакет, кончайте ваши штуки! Скажите ему, чтобы не лез в мою голову!

– Не знаю, кто это, – отозвался Хакет.

Странный человек прошёл прямо по углям костра и растворился в воздухе.

– Чёртов призрак! – бушевал Лавр. – Наверняка это ваш ряженый агент, Хакет. И я догадываюсь о его делишках! Ведь это он изображал Смерть в 1934 году, разгуливая по ленинградскому театру драмы в капюшоне и с косой в руке. Не так ли?

– Нет! – засмеялся Хакет. – У этого паренька – нимб. Его угораздило стать святым, и он вряд сумеет сыграть Смерть. А я могу играть всё!

– То есть, вы хотите сказать…

– Да, Грочик! Пока отец Мелехций организовывал кадровые перемены в обкоме партии, я пугал ленинградских театралов. Весёлое было дело!.. Кстати, замечу: по сравнению с театром Друри-Лейн[159] – ваш театр ужасен. Станиславский всё испортил!

– Да, да. И ещё в нашем театре вы сильно мёрзли.