— Благодарствую, Корней Агеич, дельце-то небольшое… Можно и во дворе. Я, это… не гордый. У тебя, я вижу, забот полно… Строишься вот. Мне бы Михайлу… Михайлу Фролыча, вот.

Обычно бойкий на язык Илья почему-то сделался робким и косноязычным. Было заметно, что он чего-то опасается и не знает, как приступить к разговору.

— Так ты к Михайле?

— Ага… То есть и к тебе тоже, Корней Агеич. А к Михайле вроде бы как с твоего дозволения. Ну, в общем, как ты повелишь… Но я со всем уважением, ты не подумай чего.

— Михайла, поди сюда!

— Здравствуй, Илья.

— Здрав будь, Михайла Фролыч… Такое вот дело… Я тебе это…

Илья совсем засмущался и уставился в землю, комкая в руках какую-то тряпицу, извлеченную из-за пазухи.

— Илюха, да что ты как ушибленный? — попытался приободрить обозника дед. — Вроде бы и трезвый. Чего робеешь-то?

— Да больно уж дело такое… ты только за обиду не прими, Корней Фролыч, ой, Корней Агеич.

— Кхе! Ну совсем потерялся. Ты, часом, не свататься надумал? А то у нас тут уже одно сватовство было. Кхе! Слыхал, поди, как невеста голосила? Так не свататься?

— Бог с тобой, Корней Агеич, я женат давно. И детишек…

Илья снова замолк, а потом, набрав в грудь воздуха, выпалил:

— Вот, Михайла, принес. Спасибо тебе, выручил, век благодарен буду.

Илья вытянул к Мишке руку ладонью вверх. На развернутой наконец тряпице лежал кипарисовый нательный крестик, который Мишка дал обознику для проведения обыска на языческом капище.

— Кхе! Возвращаешь, значит?

— Корней Агеич, ты не подумай чего, я со всем уважением…

— А свой крест где? — дед грозно нахмурился, но Мишка видел, что он вовсе не сердится.

— Вот, — Илья похлопал себя по груди. — Как вернулся, так сразу новую веревочку спроворил.

— Ага! Зазорно тебе, значит, с моим внуком побрататься?