Как увидит ее кто, так испугается. А если кто знакомый?

Как она потом объяснит, где была, чего искала? Век не отмоется! И почему-то обиднее всего было, что осталась она и без стекляруса, и без иголок, и без шелка.

Вот зачем оно разбойникам и татям?

Гады они! Просто гады!

Да только татям с ее ругани ни жарко ни холодно, и беды нет. А делать-то ей что? И в город так нельзя, и домой… а ежели там еще кто ждать будет?

Может, и нет, ну а вдруг?

К примеру, уцелеют у разбойников хоть две лошади, так они ж и до Ладоги вмиг домчатся, и своим весточку дадут, и ее стеречь будут. Ох не добром та встреча закончится.

Устя за собой хоть силу и знала, а пользоваться ею как следует – нет, пока не сможет она.

Старая волхва – та и сердце остановит, и ужас смертный нашлет, и кровь в жилах створожит… она-то может. А Устя не сумеет пока. Нет у нее таких навыков.

Так что вздохнула Устя и пошла дальше.

Матушка Жива, что делать-то?

А может, то и делать?

Пойти в святилище матушки, в ноги волхве кинуться. Попросить, чтобы ее родным весточку дали, а самой подождать.

Так-то и батюшка поймет. Куда ж ей еще бежать было?

А потом и наново приехать можно, поблагодарить. Почему ж нет?

Святилище. А где оно?

Устя прислушалась к себе. Огонек под сердцем горел ровно и спокойно. И тянуло ее… да, вот туда. Налево. И не так уж это далеко. Может, час ходьбы от реки, может, полтора.

Устя посмотрела на Ладогу, коснулась поверхности воды рукой.

– Благодарствую, государыня Ладога.

Напилась на прощанье – да и повернула к святилищу. Туда-то хоть какой приходи, все равно ее примут. И не попрекнут, и не выдадут, и никому ничего не расскажут.