Тогда ничего хорошего ни для себя, ни для рода своего не жди. Все разнесет привороженный, все сделает, чтобы за твое зло своим отплатить. А это случается иногда, и цепи рвутся, и связь ломается. Редко ведь привораживают кого поплоше да поглупее, обычно целятся в тех, кто умен, красив, силен, богат…

А ежели скинет привороженный твою удавку, сам ли, с чьей-то помощью, так все тебе достанется. Он-то сухим из воды выйдет практически, а ты за все ответишь.

И об этом ведьмы тоже умалчивают. Им-то что?

Это не они свою душу отдают в заклад, они уже давно все отдали и продали. Это твой грех. Твоя вина. И ни на кого ее списать не получится.

Обо всем этом знали люди, в комнате находящиеся, но и выбора другого не видели.

Не устраивала их Устинья Алексеевна, никак она к их целям не подходила, вот и приходилось выкручиваться. И как люди умные… сами-то они не подставятся. А вот кого другого легко под проклятье подставить.

Что страшного в привороте?

Всего-то и надобно, что Фёдора к Утятьевой приворожить, сама она и привораживать будет. Женится он на Анфиске, поживет с ней лет пять, а потом приворот и разорвать можно, помочь несчастному царевичу.

Анфиска все последствия получит, а Фёдор свободен будет, еще раз жениться сможет. Еще и ребеночка авось получит. Докажет, что могут у него дети быть, не то что у Борьки.

А как и не выживет малыш… ну так что же?

Бог дал, Бог взял.

Коварно?

А Анфису никто и не заставляет соглашаться, сама она царевной стать желает, сама власти жаждет. Все сама. Сама и платить будет, кровью, а то и жизнью своей никчемушной.

Наконец вино готово было, ведьма еще раз бутыль встряхнула, закрыла да боярину Раенскому протянула.

– Вот так. Пусть угостит дурачка из своих рук, и ладно будет.

– Точно ли?

– Слово даю.

Боярин кивнул, поблагодарил и бутыль унес. Вот и ладно, сделано все. Теперь выждать надобно нужного момента, да и угостить Фёдора.

Помнил боярин о судьбе невезучей девушки. Помнил, сам же и хоронил. Но это ж другое?

Может, и Устинья эта сама Фёдора приворожила?