Ради такого и десяток Ижорских прирезать не жалко.

* * *

– Устёна, что с тобой, солнышко?

Борис как смог, так и из-за стены вылетел. Разговор он слышал, а вот Устю не понял. Странные они, бабы эти.

Вот чего она расстроилась? Из-за слов Маринкиных? Так не сбудется это уже, не принесет никогда ламия никого в жертву… ишь ты! Он и не знал, на ком женат.

И ведь самое-то что ужасное? Не почуешь таких тварей, не проведаешь никак, Марина сама сказала…

А что ему теперь делать? Понятно, еще раз он на такой гнилой крючок не попадется, любую невесту свою на капище притащит! А ежели ребенок будет? Сыну о таком как расскажешь?

А надобно.

И рассказать, и записать…

И в рощу Живы еще раз съездить. Обязательно.

Устя ему в плечи так вцепилась, что, наверное, синяки останутся.

– Она… она и правда могла такое сделать! Могла и тебя выпить, и других тоже…

Борис кое-что вспомнил из услышанного, нахмурился.

– Погоди… Брат твой?

Устя глаза опустила.

– Прости. Не знала я, как о таком сказать.

– Ты с него аркан снимала? Удавку эту?

– С него. Не я, Добряна, я и не умела такого, смотрела только. Илья меня из рощи забирал, а подойти и не смог, дурно ему стало, вот как тебе. Добряна помогла, она и мне объяснила, что к чему.

– А ты потом и сама смогла.

– Я не умею ничего. Сила есть, а знаний не дали.