Миг, карабин на плече, а в руках берберский прямой меч, прижатый к развилке между большими пальцами ног словоохотливого вражины.

– Ой… – прошептал ругатель, подымаясь на цыпочки и делая какающие глаза.

– Ну… – подбодрил его я.

– Можно мы уж пойдём? – тихохонько спросил один из троицы, с ужасом косясь то на меч в междуножии дружка, то на мой бедуинский наряд, одетый ради антуража.

Клинок на себя, короткий взвизг… и мокрое пятно на штанах, пахнущее отнюдь не кровью. И топот удаляющихся ног.

Оружие в ножны… и сажусь на брусчатку рядом с беззвучно хохочущим Корнейчуком.

– Как тогда? – спрашиваю его, давясь смехом.

– Ага! – широкая улыбка мартовского кота в ответ, и снова беззвучный смех, от которого болят бока.

Коля взялся провожать меня, весьма юмористически рассказав о своём приключении с замужней, но несколько легкомысленной женщиной. И сомнительные типы, выходит, в своём праве, но… как уж вышло.

– Егор? – Фира сделала шаг, неверяще глядя на меня, – Егор!

… и она крепко обняла меня, уткнувшись в грудь лицом.

А меня уже тормошила заплаканная от радости тётя Песя, Санька…

– Санька?! Дядя Гиляй!? – Я неверяще уставился на них, – а…

– Мария Ивановна и Надя дома остались, – понял меня опекун, улыбаясь в усы, – я сюда по делам, а заодно и Саньку взял, он всё-таки не гимназист, а по-прежнему вольнослушатель.

Дворик уже проснулся, и любопытные соседи потянулись на наше шапито. Вопросы, ответы, подарки…

… но без небольшого скандала всё-таки не обошлось. Он начался камерно, немножечко после встречи и расхождения соседей.

– Слушай сюда! – Владимир Алексеевич тяжело припечатал ладонью массивную столешницу, – Твои приключения описаны в десятке европейских газет, и ты должен пообещать мне, что впредь будешь вести себя осмотрительней, а не как разнузданный башибузук!

– Куда ещё осмотрительней!? – вылупился я, – За всё путешествие всево одна поножовщина и две перестрелки!

– Всего?! – взвился было опекун, но тут же опустился на стул, – И разве только две? Мне рассказывали как минимум о полудюжине!