Стеша с безжизненным лицом сидела на кровати, уставившись при этом в одну точку. Будь ее лицо хоть немного живее, можно было подумать, что она видит там нечто крайне интересное, но милое прежде личико превратилось в безжизненную маску, так что не оставалось никаких сомнений – девушка была не в себе.

– Не беспокойтесь, Дмитрий, о ней здесь позаботятся, – мягко сказала Антонина Дмитриевна, обращаясь к Будищеву.

– Благодарю вас, ваше сиятельство, – тусклым голосом отвечал тот.

– Ну вот опять, – огорчилась старушка. – «Сиятельством» обозвал!

– Как же мне вас еще называть, если вы графиня?

– Ну, не знаю, может быть, тетушкой?

– Ma tante?[67]

– Боже, какой у тебя ужасный французский! К тому же вряд ли ты знаешь еще хоть пару слов на этом языке.

– А я старался. Специально узнал.

– Что же, твое усердие похвально. Хочешь, я помогу тебе с учителями? Если ты хоть сколько-нибудь серьезно думаешь о своем будущем, то должен знать, что без знания языков не обойтись.

– Тогда уж лучше немецкий или английский.

– Почему?

– Я на них по паре слов знаю.

– Понятно, – старческие губы графини Блудовой тронула усмешка. – Скажи мне лучше одну вещь. Только честно!

– Да, тетушка.

– Что тебя связывает с этой девочкой?

– Я же вам говорил, что…

– Дмитрий, я еще не выжила из ума, чтобы забыть твой рассказ. Но я тебя спрашиваю не об этом. Просто, когда ты смотришь на нее, у тебя такой взгляд… даже не знаю, как сказать. Виноватый, что ли?

– Вы правы. Я очень виноват перед Стешей.