После Тильзитского мира императору Александру предстояло исполнение двух великих предначертаний Петра Великого и Екатерины II, а именно: присоединение Финляндии к России для отдаления границы от Петербурга, с полным владычеством в Финском заливе, и утверждение границы с Турцией по устье Дуная для обеспечения южной России и Крыма. При общем мире Россия не могла бы на это решиться, но Наполеон в Тильзите согласился охотно на распространение пределов России с тем только, чтоб Россия дозволила утвердиться его династии на Западе. Всем известен конец дела. Финляндия присоединена на вечные времена к России[1208], а династия Наполеона не существует… Наполеон был поэтом в политике – и оставил после себя в истории «Илиаду»; противники же его, действуя для государственных польз, приобрели существенные выгоды.

Но главное в том, что наше народное самолюбие было тронуто и что война с Англией не могла возбудить энтузиазма, не представляя никаких польз и видов и лишая нас выгод торговли. Вот что породил общий ропот. Слава Наполеона, так сказать, колола нам глаза, и мы уже доказали, что не боимся ни страшных сил завоевателя, ни его искусных маршалов и можем даже с меньшими силами не только противостать ему, но и бить его знаменитые легионы. Неудачи наши, как всегда и везде бывает, приписывали мы нашим генералам (что отчасти была и правда) и непременно хотели еще раз сразиться с Наполеоном, во что бы то ни стало. Таково было общее мнение в Петербурге и в целой России. Свидетельствуюсь современниками…

Французским чрезвычайным послом прибыл в Петербург бывший адъютант Наполеона, любимец его и доверенное лицо, генерал Савари. Это был выбор неудачный. Не потому ли Наполеон решился отправить в Петербург генерала Савари, что он известен был уже императору Александру с Аустерлица, посланный к государю с мирными предложениями перед сражением и с благородным предложением перемирия после битвы? Но Наполеону, желавшему искренно мира с императором Александром, надлежало бы иметь в виду, что русский двор неохотно признавал все созданное Французскою революциею и что при русском дворе наложен был траур по смерти герцога Ангенского. Следовательно, генерал Савари, как создание революционное, игравшее важнейшую роль в жалкой трагедии, кончившейся смертью принца одной из древнейших европейских династий, – Савари не мог быть принят хорошо в кругу русской аристократии[1209]. Да и зачем было посылать генерала, припоминающего Аустерлиц и Фридланд? Наполеон поступил бы благоразумнее, если бы послал в Петербург человека не военного, из старинной французской аристократии, не принимавшего никакого участия в насильственных и противозаконных делах, вынужденных революцией, – а у Наполеона было много способных людей из этого разряда. Император Александр весьма ласково принял и хорошо обходился с генералом Савари, но в высшем обществе столицы его принимали чрезвычайно холодно, и некоторые знатные особы обращались с ним, как говорят французы cavalièrement, т. е. без околичностей. В некоторые дома вовсе его не приглашали и довольствовались разменою визитных карточек[1210].