«Судом установлено, – говорилось в официальном сообщении, – что подсудимые, используя свое служебное положение в органах НКВД-МГБ-МВД, совершили ряд тягчайших преступлений с целью истребления честных, преданных делу Коммунистической партии и Советской власти кадров».

Так что заместитель главного военного прокурора полковник Могилевцев усомнился в выводах Еромы и наложил резолюцию: «Истребовать дела на лиц, причастных к делу Быстролетова, для проверки». Пока готовились запросы, пересылались документы, давались поручения о проверке, президиум ЦК КПСС постановил создать центральную и местные комиссии по пересмотру приговоров за контрреволюционные преступления. Их было столько, что восстановление социалистической законности грозило растянуться на многие годы.

Осужденного Быстролетова выпустили на свободу без реабилитации. Сактировали – списали как инвалида, ни на что не пригодного.

Он свалился прямо на разводе, в феврале 1954 года, на следующий день после того, как здоровый уголовник, не получив освобождения от работы, в отместку избил его, – а удары пришлись по тем местам, что были покалечены на следствии…

Быстролетов очнулся уже на больничной кровати. Инсульт вызвал частичный паралич и потерю способности ясно выражать свои мысли.

«Пока – совершенный идиот, – резюмировала капитан медслужбы. – Если выживет, то будет в инвалидном доме клеить конверты».

«Пока – совершенный идиот, – резюмировала капитан медслужбы. – Если выживет, то будет в инвалидном доме клеить конверты».

Дмитрий Александрович и до того чувствовал в себе надлом. Он уже не искал себе друзей среди заключенных, все интересы свелись к исполнению служебных обязанностей. Да еще поддерживал себя сочинением глав для книги, начатой мысленно в Сухановской тюрьме:

«Беру свой несчастный мозг в обе руки и пальцами изо всех сил сжимаю его до тех пор, пока не начинает капать смешанная с кровью жидкость. Она ароматна, это – воспоминания о прошлом, преображенные творчеством…»

«Беру свой несчастный мозг в обе руки и пальцами изо всех сил сжимаю его до тех пор, пока не начинает капать смешанная с кровью жидкость. Она ароматна, это – воспоминания о прошлом, преображенные творчеством…»

Диагноз привел его в ужас: теперь он – конченный человек, по-лагерному – огарок. Впервые Быстролетову пришла в голову «спасительная мысль, счастливо разрешавшая все вопросы – покончить с собой!». Но удавиться кое-как скрученной простыней, привязанной к спинке кровати, не получилось – попытку пресек сосед по палате. Тогда он по привычке поставил перед собой цель-вызов – упражнениями заставить себя двигаться: чтобы суметь добраться до уборной, где и закрепить петлю на трубе. Но когда встал на ноги, появилась другая спасительная мысль: раз идет восстановление – пусть и кое-как, значит, не всё потеряно. Вместе с движением вернулись умения читать и писать. Летом на прогулке Быстролетов повстречал начальника медсанчасти – тот сообщил, что его снимают с работы, но перед тем он успел составить список з/к на досрочное освобождение по инвалидности: «Скоро поедете домой!».