— А я сроду еще на танцах не бывала,

— Ну-ка давай я тебя поучу.

Родион вспрыгнул на крышу каюты, протянул руку Надежде. Затоптались неповоротливые сапоги.

Мотор без присмотру чихнул и загас. И тогда стали слышны плеск и чавканье по воде, и хруст тяжелого шага.

— Родя! Родя! Медведь!

Они видят большого зверя, как он недовольно, косолапо — и стремительно полез в гору.

— Михаил Иванович трезвый танцев не любит. А вот дай ему хоть пробку понюхать, он еще так тебе спляшет.

Родион с Надеждой стоят, обнявшись, на затихшем катере. Он плывет, чуть шелестит по воде.

— Родя, — тихо говорит Надежда, — а как у вас там живут на Нарогаче? Я ведь ничего этого не знаю.

— Да что наша жизнь? Как в космосе: на отряд мужиков одна женщина. Комсомольско-молодежная жизнь. Даем стране кубометры.

Родионов голос урчит и бухает по гулкой воде.

— Родя, а если мне что не по душе придется, я в тайгу убегу, я ведь таежница.

— А я на тебя буду петли ставить. Ты попадешь, а петелька затянется. Вот так вот...

Родион заключает Надьку в обручи своих рук.

Длинно, гортанно, счастливо кричит Надежда:

— Го-оры-ы, горочки-и-и! Чо со мной делают?

Вот она вырвалась из Родионовых рук, побежала по бортику. Родин затопал следом. Катерок с бока на бок. Словил свою невесту. Принес на корму. Тихо.

Пусто на озере.

В горнице у Костромина за большим семейным столом идет разговор. Сидит хозяин, против него Зырянов. На печи, чуть видно, забрались, шуршат ребятишки. Хозяйка у печи занята своими делами, но слушает мужчин.