Коля просунул топорик в паз и отодрал от пристройки одну доску, а потом и другую. Он действовал с необычной для него нервною торопливостью. Навытаскивал гвоздей из стены собственной хаты и принялся сколачивать гроб...

Надежда Ивановна маялась недалеко от калитки, хотела она уйти, отвязаться от этих костей, да нужно было еще наказать косы отбить для приезжих рабочих, которых директор сулился прислать. И к Ганькиному Гришке тоже надо зайти постыдить балбеса: один здоровый парень на всю Озерешню, и тот наладился в лес по чернику, а после в город на рынок.

Но бригадирша не уходила, сама ведь затеяла, и все оставить теперь на Колю Авдеичева было неловко.

— Дядя Коля, а может, так бы его зарыть где-нибудь за деревней? — сказала Надежда Ивановна.

— Зарыть-то бы можно его, — сказал Николай. Он взял один из гвоздей, которые держал во рту, приставил, где нужно, и тюкнул обухом. Гвоздь был ржавый и согнулся пополам. — Зарыть-то зароем, — сказал Коля, — и сверху еще песочком присыпем... — Он вытянул изо рта следующий гвоздь и вогнал его в горбыль. — Человек ведь тоже, Надежда Ивановна, — сказал Коля Авдеичев. — Как и не мы. На жилплощадь и тут права имел, и там ему обязаны домовину предоставить. Человек ведь был... Лошадку вот только надо бы, на кладбище его увезти...

Бригадирша обрадовалась такому случаю уйти с Колиного двора, пообещалась прислать лошадку и побежала со всех ног по озерешенской улице.

...А там уже старушки-домушки, калеки да няньки, да малютки-козявки прослышали зовы озерешенского радио и начали сползаться, охать, креститься, шмыгать носами, советовать, всхлипывать и даже плакать навзрыд. Прибежала из черники и Колина дочка Алевтина, весь рот у нее как чернильная клякса, губы отцовские выворочены наизнанку, десны видать, и нос конопатый— картошинкой — как у Коли. Дочка кончила второй класс. Ока стала все трогать, и щупать, и спрашивать:

— А ты его на кладбище, что ли, понесешь? А поминки справлять мы будем? А почему у него в носу дырка? В носу косточки не бывает, что ли?

— Лошадь Надёжа сейчас подгонит, — сообщил Николай Авдеичев дочке, а также и другому малому да старому населению Озерешни. — Человек ведь был. Может, бедняк какой безлошадный, так пусть хоть посмертно прокатится. У совхоза тягловой силы хватит...

И правда, каких-нибудь два часа спустя приехала подвода, за вожжи держался не то Васятка, не то Мишутка. Длинный и узкий ящик готов уже был, заколочен вглухую, без крышки, совсем непохожий он вышел на гроб.

Коля Авдеичев установил на подводе ящик, забрался и сел на него. Алевтина тоже залезла в телегу. Мишутка или Васятка огрел вожжами лошадь, громко зачмокал на нее, подвода покатила по мягкой летней дороге.