Послышался сдержанный смех. Фрунзе сказал:

— Не разрешая насилия, мы только говорим, что не признаем креста, как, впрочем, и других религиозных знаков. Мы учим человека полагаться на себя, а не на бога. Иной священник снимает рясу и идет руководить сельским хором или драмкружком…

Какой-то молодой человек прошептал: «Разумно!» — и замолк.

— Страшнее, когда не крест, а жизнь ломают, — продолжал Фрунзе. — Сегодня мы видели мертвую деревню Карадаг-кёй.

Ни один стул не скрипнул. Отвечал начгарнизона, тихо:

— Это совершается дикими отрядами: самовольно берут хлеб, конфискуют лошадей, уводят людей, казнят. Национальная армия этого не делает.

Врач Фикри взялся объяснить:

— В некоторые отряды попали и бывшие разбойники — эшкия. Раньше они скрывались в горах, грабили проезжих. После амнистии они спустились в долину, сдались властям. Как знающие горы и оружие, они стали жандармами, чтобы ловить бандитов. Но сознательности нет, есть прежние разбойники.

— Теперь боремся и с ними, — сказал каймакам. — Есть приказ Гази: судить за самоуправство.

Заговорили о дисциплине в армии.

— Ваш солдат сидит с командиром за одним столом. А как потом слушается? После обеда?

Фрунзе засмеялся:

— По-моему, вы уже заметили, что распоряжение командира исполняется моментально.

Фикри сказал:

— Нашему солдату тоже стало немного легче: офицер лучше относится. Сам Гази, когда жил у нас, скромно жил. В номере, где вы сейчас.

Характер Кемаля занимал Фрунзе с самого начала поездки и неотступно — начиная с Тифлиса, где вдруг отчетливым и живым предстало историческое дело кемалистов, Хавзинцы знали Кемаля в обычной жизни. Их наблюдения сейчас нужны были Фрунзе, который всю дорогу, в сущности, готовился к встрече с ним. Фрунзе жадно слушал хозяев.

— Когда английские корабли подошли с пушками к Самсуну, Гази пришлось покинуть этот город. Тогда он со штабом перебрался к нам, в Хавзу, — рассказывал каймакам. — Я выполнял некоторые его поручения. Он без отдыха работал. Ночи проводил в телеграфной конторе. Много телеграмм давал, очень много. Указывал, что надо драться. Константинополь хотел бы десять раз снять ему за это голову… А он выходил на улицу, говорил с людьми. С солдатами, с банщиками, с кузнецами говорил. Горожан посещал. Крепко взялся за дело спасения родины… Командирам корпусов посылал циркуляры — срывать оккупацию, не выполнять вредных приказаний Константинополя, а во всех случаях обращаться за указаниями в революционный штаб, к нам, в Хавзу. Всем губернаторам направил послания, чтобы создавали повсеместно группы «Общества защиты прав». Город Хавза маленький, но человек в нем жил большой.