— И стали… болтать, уважаемые? — засмеялся Кемик. — Но так мы не узнаем, почему арестованы хомуты.

— Потому что хомут — основа. Что для лошади, что для человека, если он не эфенди или ага.

— И вы отдали?

— Отдашь, когда штыком велят. Сами и снесли…

— Ну, а майор… почему приказал?

— Потому что кто-то ему приказал.

Арабаджи принялись рассуждать:

— Аллах наказал.

— Зачем ему наши хомуты?

— Показывает, что лошадей беречь надо, — творение божие, а мы бессердечны к нему, грешны…

— Нет, аллах не будет вмешиваться в такие дела.

— Как известно, он вмешивается во все.

— Однако у всех без исключения отобрать хомуты — этого не сделает.

— Сделает! Все грешны.

— Но грехи разной величины, а кара одинаковая!

— Ты осмелился сказать, что он несправедлив? За это на тебя самого он наденет теперь хомут!

Ваня с Кемиком все еще сидели в кофейне, когда вдруг вошел Однорукий Мемед. Увидев их, Мемед приветственно поднял руку и культю. Затем обнял Кемика своей железной рукой, да так, что Кемик взвизгнул. В знак особого уважения, по обычаю, поцеловал Кемика в лоб:

— Радость ты моя! Какое счастье! Ты мой брат!

Подняв козырек буденовки, Мемед поцеловал в лоб и Ваню. Присел:

— Дети! Спешу рассказать про тех, что били меня. Они же пустили на вас верблюжий караван на краю пропасти. Мне говорил человек. Я ждал здесь, в Чоруме, вас, но прежде увидел тех. Теперь вижу вас, а те уже уехали.