Старую стукачку странным, почти маниакальным образом тянуло в старые места, где она раньше работала.

Когда ее погнали из любимой партии, она первым делом пришла на Маросейку, позвонила снизу заведующему общим отделом ЦК ВЛКСМ, просилась зайти в тот кабинет, который она с помощью доносов заняла в 1938 году — после сдачи Косарева. Зачем? Что ей хотелось? Снова хоть ненадолго вернуться в шкуру довоенной блондинки с голубыми глазами и глумливым выражением лица? Чтобы еще раз ощутить то сладкое, полузабытое ощущение, что никто не может слова супротив молвить, никто не станет спорить, если у тебя право крутануть ручку вертушки и попросить соединить с товарищем Сталиным…

Путь предателей жалок, смерть безымянна, и на их могилах, говорят, даже не хотят расти цветы, только сорняки.

Глава двадцать седьмая Между молотом и наковальней

Глава двадцать седьмая

Между молотом и наковальней

Валентина Федоровна Пикина не только играет важную роль в этой истории с настоящим разгромом, уничтожением косаревского комсомола, его нравственных принципов, его традиций, его человеческого достоинства и независимости. Мы с ней сумели не раз поговорить, потому что она, пока была жива, часто навещала мою бабушку, ведь их знакомство, их дружба тянулись десятилетиями.

К тому же для Пикиной лишний раз увидеться с Марией Викторовной Нанейшвили, с Машей, женой Косарева, означало окунуться вновь во времена своей молодости, когда обе, и Валя, и Маша, были красивы и мужчины не могли отвести от них глаз.

Их встречи во времена брежневского застоя, и во времена горбачевской вольницы, и при свободолюбивом Ельцине означали не только очередное погружение в сталинское болото, ссылки, лагеря. Напротив, обе как можно меньше старались о нем говорить.

Зато вспоминали шедевры «Москвошвея», платья, расползавшиеся по швам, и оперетту, которая нравилась Косареву, и Лепешинскую в Большом, и Машину эмку, которую она заправляла прямо на Серафимовича, напротив своего дома. И какие были конфеты, и какие на них с Машей заглядывались лейтенанты, и речные трамваи на Москве-реке, и духовые оркестры в Парке культуры и отдыха имени Горького. То есть всё то пространство, которое и мне представлялось поверхностью блестящего моря, шуршащих волн. Типа «А ну-ка, песню нам пропой, веселый ветер!»

Я готовила для Валентины Федоровны и Марии Викторовны чай, подавала на стол печенье с вареньем, сваренным на нашей даче, эклеры. Московские сладкие палочки из булочной. А иногда и берлинское печенье из кулинарии «Метрополя» с лимонной глазурью, которое любила Валентина Федоровна.