Никогда еще не видел Дюрер своего друга в такой ярости. Пиркгеймер наедине с друзьями метал громы и молнии, но покаяться ему все-таки пришлось. Переписка вокруг покаяния затянулась на долгие месяцы. Пока что Пиркгеймер счел за благо уехать из города в имение своего родственника, в трех часах езды от Нюрнберга. Отсюда он, делая вид, что совершенно спокоен, писал, как наслаждается созерцанием мирной природы, философскими размышлениями, общением с поселянами, чтением Платона, музицированием, визитами друзей, которых угощает на славу.

Бывал в этом имении и Дюрер. Он гулял с Вилибальдом, хвалил прекрасные виды — описания пейзажа появились в письмах Пиркгеймера не без влияния друга — художника, отдавал должное пышному угощению, музицировал с другом, как в давние годы, но ясно видел: тот вовсе не так доволен и спокоен, как пишет об этом друзьям в своих письмах, отделанных как послания, рассчитанные на чтение потомками. В такое время он устранен от дел города, от большой политики! Это его угнетает. Он не может заставить себя спокойно относиться к отлучению от церкви. Веками для верующего не было наказания страшнее. Просвещенного Пиркгеймера отлучение терзает как клеймо при жизни и страшит загробными муками. Его волнуют события, повлиять на которые он не может. Он одержим мрачнейшими предчувствиями. К тому же его мучает болезнь — тяжелая, неизлечимая подагра. Нет, ни объяснить Дюреру происходящего, ни тем более успокоить его он не в состоянии.

Пиркгеймер и его друзья напряженно прислушивались к вестям из разных концов Германии, а они становились все тревожнее. Крестьянские волнения, охватившие большую часть Германии, докатывались и до Нюрнберга. Летом 1524 года Городской Совет приговорил к смертной казни двух человек — суконщика и трактирщика за их речи. А говорили они, что бюргеры и крестьяне должны объединяться, чтобы избавить народ от бремени тяжких налогов, от своеволия рыцарей и князей.

В городе было неспокойно. Некоторые ремесленники стали выступать против патрициев. Вспомнили о давних временах, когда в Нюрнберге еще существовали ремесленные цехи, принимавшие участие в управлении городом. Шепотом рассказывали, что в Нюрнберге появились люди, которые прямо называют себя безбожниками. Они уже не на католическую церковь нападают, они усомнились в самом существовании бога! А тут еще в Нюрнберг приехал Томас Мюнцер. Он застал такую накаленную обстановку в городе, что написал верному другу: «Я мог бы сыграть славную штуку с нюрнбержцами, если бы у меня была охота поднять восстание»[38]. И он не преувеличивал. Казалось, восстание вот-вот вспыхнет.