Портрет Иеронима Хольцшуера. 1526

Совсем по-другому написал Дюрер Иеронима Гольпнуэра, одного из нюрнбергских советников, человека богатого, образованного, которому принадлежала одна из лучших библиотек в Нюрнберге, доставшаяся ему по наследству и умноженная его стараниями. Между прочим, он был когда-то одним из злейших противников Пиркгеймера, сам прямо не выступал, но стоял за кулисами всех действий против Пиркгеймера. Знал ли Дюрер об этом? Источники не дают возможности для ответа. В отличие от других Дюрер написал Гольцшуэра на холодном голубовато — сером фоне. Ткань и мех одежды светлые и весь портрет холодно светел. Гольцшуэр совершенно сед. Седые волосы, усы, борода выхолены. О таких сединах говорят — «душистые». С сединой резко контрастирует свежая кожа, румяные щеки, сочные красные губы. Этот человек не чуждается никаких радостей жизни, живет всеми страстями. Гольцшуэр на портрете отводит глаза в сторону, словно не хочет слишком открывать себя собеседнику. Несмотря на этот ускользающий взгляд, ничто не осталось скрытым от художника — ни явное, ни тайное. Недаром об этом портрете было сказано, что лицо на нем кажется обнаженным.

Сколько «Страстей», сколько сцен из жизни Марии, сколько святых и мучеников нарисовал и награвировал за многие годы Дюрер! И вот теперь из его творчества совсем ушли евангельские и житийные сюжеты. В Нидерландах он думал, что, вернувшись на родину, начнет новую серию «Страстей», даже сделал для нее наброски. Но дома он от этого намерения отказался. Ограничился единственной гравюрой из задуманного цикла — «Тайная вечеря». На первый взгляд, она выглядит повторением прежних работ. Но это не так. В гравюре отразились новые духовные веяния. Гравюра очень сдержанна, аскетически строга. Дух Реформации выразился в ней в одной существенной подробности. Еще предшественники Реформации — гуситы выдвинули требование, чтобы не только священники, но и миряне причащались не одним только хлебом, но и вином. Право на глоток вина из чаши для причастия стало и в Германии одним из важнейших требований тех, кто добивался изменений. Нам трудно представить себе, каким важным казалось это требование, какие страсти вызывало, какие надежды будило. На своей новой «Тайной вечере» Дюрер выдвинул на первый план корзину с хлебом и кувшин с вином. Современники заметили это многозначительное обстоятельство и оценили его. Для них оно означало указание на причастие обоих видов. Как раз в эту пору в Нюрнберге впервые при богослужении прихожан причащали не только хлебом, но и вином. В городе об этом было много разговоров. В церкви, где причащали и хлебом и вином, собирались толпы. Лица тех, кто получил такое причастие, выражали потрясение и благоговение. Необычную «Тайную вечерю» Дюрера запомнили. О ней заговорили. Пройдет полтора века, и немецкий художник Иоахим Зандрарт в своем труде «Немецкая академия» прямо скажет, что «Тайная вечеря» Дюрера — это его отказ от католического учения. Так этот лист воспримут на родине художника его современники и потомки. Да, отклик Дюрера на события, эхо новых идей надо искать не столько в «Дневнике», в письмах, в высказываниях, сколько в работах.