Связь казалась мне очевидной, но некоторые из Крафтистов были не совсем готовы оценить мой маленький хладнокровный подвиг — истолкование сна. «Но — но это было так смешно», — заикаясь, пробормотал сам Фил, уверяя, что во сне его преобладающим ощущением было ощущение безграничного веселья. Матт неодобрительно сказал: «Но ведь сны снятся каждому свои, и имеют отношение только к этому человеку. Как сон Фила может быть связан со всеми нами?»

Я был готов ответить, что если существует такая вещь, как групповой разум, то безусловно должно существовать и групповое подсознание — особенно в такой группе, как наша: в группе, которая вместе прожила эту удивительную неделю и как коллектив испытала много всего разного на самых разнообразных уровнях. Но не успел я заговорить, как Фрипп, который явно озадаченно наблюдал за этими дебатами, заговорил — с ироническим видом и расстановкой истинного комика: «Первый раз», — медленно сказал он, усмехаясь с бесконечным самодовольством, — «мою музыкальную деятельность сравнивают с забившимся туалетом.»

Бурные взрывы смеха в собрании. Фрипп начал «доить» эту метафору дальше, переходя все границы, и каждое новое её углубление было всё более нелепым и исторгало всё больший хохот, чем предыдущее: «Моя чаша переливается через край»… «Мои кишки изливаются для тебя», и т. д. и т. п. В какой-то момент этого всеобщего очистительного шума я, застенчиво посмеиваясь, сел на место. Я видел, что Фрипп опять решил использовать юмор для разрядки сложной ситуации: вздорная дискуссия по тонкостям юнговской психологии была в тот момент нам явно не нужна, и учитель принял меры.

Что же касается меня, то сон, водопроводный инцидент, их временная связь и моя реакция на их очевидную синхронность так и не потеряли для меня значения — хотя я едва ли взялся бы точно сказать, в чём оно состоит. Наверное, эта речь была с моей стороны форменным и оконченным идиотизмом (хотя сгоряча она показалась мне прочувствованной и пророческой) — заумной игрой, бессмысленным самопотворством. Но сон о сантехниках-лилипутах всё же казался кульминационным символом всей этой недели, финальной эмблемой и образом всего курса, символическим посланием от группового разума или группового подсознания Гитар-Крафта XII — как ни назови. Он остаётся мучительной загадкой, кривым зеркалом, вопросительным знаком после восклицательного, кричаще раскрашенной картинкой-комиксом, брошенной на экран моего — нашего — сознания.

А может быть, он не имеет ни малейшего значения.