Более того, сама Наталья Сергеевна, которая, несмотря на свой высокий пост, весь век прожила в коммуналке на Арбате, тоже принадлежала к числу идеалистов — так же как и неизвестная мне Галина Архангельская, покинувшая «Давидоса» ради искалеченного Ляндреса… Жизненные блага не прельщали этих людей — но в то же время прекраснодушие и бескорыстие не спасли идеалистов от службы у тиранов, от сталинизма. Вот и разберись в судьбах человеков ХХ века в России!

Из брошюры Виктора Жука я узнала, что молодой Заславский был видным социал-демократом, меньшевиком, участвовал даже в знаменитом Лондонском съезде российских социал-демократов — в том самом съезде, на котором революционеры раскололись на большевиков и меньшевиков. Узнала также, что «Давидоса» преследовало царское правительство, что он неоднократно сидел в тюрьмах и в то же самое время был мишенью для грубых нападок Ленина.

Естественно, что в первые годы революции 1917 года Давид Осипович оказался в опале. Его опять арестовали, на сей раз по распоряжению Дзержинского. Кстати, «Давидос» попал тогда в одну камеру с писателем Пришвиным. К счастью, обоих вскоре выпустили.

Годы Гражданской войны Заславский кое-как пересидел на Украине, но не решился эмигрировать — понимал, что как эмигранта его ничего хорошего не ждет. Ну а в годы НЭПа он покаялся. Многие тогда каялись. Не берусь судить, были эти покаяния искренними или вынужденными. Но, как показали дальнейшие события — террор 1937–1939 годов, — каяться все же не стоило. Однако кто кинет камень?

«Давидосу» покаяние помогло: он начал печататься. А после смерти Ильича его пригрела в «Правде» сестра Ленина «Маняша», Мария Ильинична Ульянова.

По рассказам В. Жука, она сказала Давиду Осиповичу, что Ленин ценил его как журналиста. Вот и разберись с этими несгибаемыми революционерами, борцами за счастье человечества!

Не могу не процитировать и помещенного в брошюре В. Жука отрывка из «покаяния» Заславского:

«Письмом в редакцию киевского „Коммуниста“, — писал Заславский, — я признал свои ошибки. Я отказался от политической деятельности. „Правда“ отметила тогда мою „гражданскую смерть“. В качестве гражданского покойника я лежал смирно, не шевелясь, но уже тогда в глубине души я допускал, что в политике бывает и воскрешение из мертвых. Я признал свои ошибки, это не значило, что я тогда же признал правду Коммунистической партии…»

Однако хватит цитировать «смирного покойника» и залезать в дебри давно минувших дней.

Несомненно, что и в 1920-х, и в начале 1930-х, и в эпоху Большого террора Заславского спасало только то, что он, не будучи политическим тяжеловесом, оказался нужным Сталину как отличный газетчик. Замечу при этом, что при Ленине умели писать и политики — начиная с самих Ленина и Троцкого, кончая Бухариным и Радеком.