Мне на помощь пришел «Робинзон Крузо». Когда я читала вслух эту книгу, Алик сидел или лежал спокойно, как говорили в старину, весь обратившись в слух. Дочитав книгу до конца, я неизменно спрашивала: «А что читать дальше?» И сын неизменно отвечал: «Робинзона». И я опять читала сначала до конца бессмертную книгу Даниэля Дефо. И, хотя сын стеснялся бесконечных повторов одного и того же, это не мешало ему в энный раз внимательно слушать.
Иногда, когда я пропускала какой-нибудь абзац, он машинально произносил его вслух. Видимо, знал наизусть от начала до конца эту великую повесть о Робинзоне Крузо. Чтение сей повести о жизни Робинзона никогда не надоедало ни мне, ни ему. Обоим это всегда было интересно. Кроме того, меня радовало, что не приходится читать детских бестселлеров того времени, времени позднего Сталина, типа «Васек Трубачев».
P. S.
Недавно мой сын, известный художник-новатор Алик — которому семьдесят пять лет и который живет в Америке — купил «Робинзона Крузо» и… прочитал с огромным интересом.
О невезучем журналисте Давиде Заславском и об эпохе, в которой безгрешных праведников не могло быть по определению
О невезучем журналисте Давиде Заславском и об эпохе, в которой безгрешных праведников не могло быть по определению
Если верить Дарвину и его последователям, ученым-дарвинистам — а я всем им верю, — то целых пятьсот миллиардов лет отделяют человека от неживой материи (тверди и хляби). Гораздо меньше времени потребовалось, чтобы, условно говоря, из амебы появился homo sapiens. А до того — наш предок — гибридное существо, еще не человек, но уже не животное.
И надо думать, что мы унаследовали инстинкты своего ближайшего предшественника-гибрида, в том числе звериный инстинкт — травлю слабого: напасть всей стаей (стадом) на одного, кто слабее всех, и затравить его до смерти.
Инстинкт сей наглядней всего наблюдается у детей: они набрасываются всем скопом на кого-нибудь одного. Во времена моего детства, почти сто лет назад, ребенок, которого травили, чаще всего был из, как теперь говорят, неблагополучной семьи: в ухе у него торчала ватка (воспаление среднего уха), из носа текло (полипы). Уже по всему было ясно: этот малыш не даст сдачи.
В конце 1950-х — начале 1960-х, то есть в начале оттепели, травля слабого приобрела некий зловещий смысл. Травили по-прежнему всем скопом, но уже взрослые, хорошо соображавшие дяди и тети — и не просто так, а с определенной целью: переложить вину за расчеловечивание огромной страны на одного травимого — и тем самым отвести удар от себя, такого же грешного, столь же виноватого.