Он утверждал, что в последние месяцы нахождения его у власти, враги, группировавшиеся вокруг «леди», прибегали к самым низким способам, чтобы оттолкнуть короля от него. Они настраивали Карла против брата, хотя Джеймс, по утверждению его тестя, всегда испытывал к королю искреннее уважение и почтение. В ход шли сплетни против Анны Хайд: «Этот род людей всегда держит про запас особого рода истории о лицах, которых они хотят чего-то лишить. На этот случай у них много вариантов, от легкомысленных рассказов, затрагивающих честь герцогини, до копирования манер, что по большей части сопровождается весельем и смехом, и выглядит глупо. Этот способ они используют злонамеренно, чтобы сначала унизить достоинство человека, которого хотят сокрушить, копируя его слова, жесты и движения, и вызывая смех. Это первая брешь в разрушении репутации. Насмешка и веселье, внешне не злонамеренное, создает пространство для клеветы, достаточное, чтобы ухудшить, если не совсем разрушить самую лучшую репутацию. Так они ведут себя по отношению к герцогине, к которой король всегда относился с великой милостью и любезностью, чьи способности он ценил выше, чем у многих других» [6, III, 65–66]. Кларендон наверняка знал, что враги при дворе низвергали его таким же образом.

Хайд был убежден в том, что причина обрушившейся на него ненависти, за которой последовала отставка, заключалась в его принципиальности, приверженности закону и справедливости. В одном из последних комментариев к «Размышлению и рассуждению о псалмах Давида», написанном уже в изгнании, он утверждал, явно подразумевая свою судьбу: «Нет сорта людей, более подверженного давлению, нападкам и клевете, которые тем тяжелее, чем выше их власть и больше сила, которая им принадлежит, чем те, кто честно и неподкупно руководит и исполняет правосудие. Те, кто недоволен их решимостью, какой бы праведной она ни была, мстят, порочат и оскорбляют их. Но заступничество Господа редко столь заметно, как в таких делах, и Он редко оставляет их без защиты в бедах и без реабилитации их невинности. Они могут в течение некоторого времени страдать от злословия и опалы, но, в конце концов, их правота становится общеизвестной» [5, 709]. Уверенность в правоте и божественном заступничестве помогала сохранять надежду в течение всего времени, проведенного в эмиграции во Франции, но справедливость не восторжествовала, по крайней мере, при его жизни.

Когда отставка состоялась, Кларендон сначала надеялся, что «шторм» быстро уляжется, и он сможет вернуться к власти: «Конечно, канцлера можно винить, как архиепископа Лода, в чрезмерной гордости, но его совесть чиста. Он знал, что не виновен, и представить не мог, что его публично обвинят в преступлении. Он знал, что у него много врагов, пользующихся доверием короля, которые пытаются навредить ему, как только могут. Он знал о влиянии леди и ее желании лишить его доверия у монарха, и не винил ее за это, потому что использовал свое влияние, чтобы удалить ее от двора. Но он чувствовал себя защищенным королевской справедливостью. Хотя его доброжелательность уменьшилась, оставалась уверенность: Его Величество, зная о его преданности, защитит его, не позволит обидеть и никогда не согласится с его крушением». [6, III, 266–267]. Он писал, что был готов отказаться от всех должностей, оставив только канцлерство, в котором «ему нет равных». Как часто бывает, слабость лишь усилила ненависть врагов.