Кларендону ставили в вину, будто он утверждал, что король в душе папист. Его обвиняли в экономических и политических преступлениях; в получении огромных сумм за выдачу незаконных патентов; в инициировании произвольных арестов и конфискации имущества; в незаконной продаже должностей; во владении имуществом, которое невозможно приобрести законным путем за короткий срок; в деспотическом правлении в колониях; в произволе по отношению к имениям подданных короля; в получении денег за проведение в парламенте биллей об устройстве Ирландии; в предательстве короля и нации при заключении договоров в связи с последней войной; в продаже секретов врагам; в принятии фатального решения о разделении флота в июне 1666 года [11, IV, 377–379]. Против обвинений выступили депутаты-пресвитериане. Они раньше не голосовали за благодарственный адрес королю за отправление канцлера в отставку [66, 41].

Палата лордов отвергла вердикт нижней палаты 14 ноября, затем вновь отказалась поддержать обвинения 20 ноября. До Хайда доходили слухи: король раздражен поведением пэров и провел консультации о «посылке отряда солдат по приказу генерала для его ареста и отправки в Тауэр. Туда уже поступил приказ, в какой камере его содержать, а лейтенант Тауэра, которого подозревали в слишком большом уважении к канцлеру, получил предупреждение, что не должен относиться к нему гуманнее, чем к другим заключенным» [6, III, 321]. Кларендон готовился защищаться. Ему не хотелось верить, что Карл II, которому он верой и правдой служил столько лет, предаст его, как его отец предал Страффорда в 1641 г. 16 ноября он пишет королю письмо, полное боли, обиды и, кажется, надежды: «Я так разрушен ежедневными бездоказательными проявлениями неудовольствия Вашего Величества ко мне, что не знаю, что делать и даже чего желать. Обвинения в преступлениях, с какой бы горячностью их не выдвигали при столь необычных обстоятельствах, ни в малейшей степени не пугают меня. Бог знает, что я, как и должно быть, ни в чем не виновен. Я надеюсь, что Ваше Величество, зная, что я не был жаден до денег, не верит разговорам о коррупции» [74, 290]. Старый слуга даже осмелился заклинать короля памятью об отце и верной службой ему самому, чтобы тот «остановил жестокие преследования». Карл II прочитал письмо и сразу сжег над свечой, спросив: «Что он сам не уедет от нас?»

Вопрос об импичменте стал предметом острых дебатов, как в верхней палате, так и между палатами. 29 ноября лорды подтвердили, что достаточных оснований для ареста Кларендона нет. В такой острой и опасной для него ситуации у самого Хайда не могла не возникнуть мысль бежать, но до поры он откладывал ее, надеясь на короля, и в духе своего строптивого характера. Французский посол Рувинье, происходивший из той же гугенотской семьи, что и первая жена покойного Саутгемптона, заверял, что Франция даст убежище. Перед бегством Хайда посетил Эвлин: «Нанес визит Лорду-канцлеру. нашел его в саду, в недавно построенном дворце, сидящим в колесном кресле, которым он пользовался из-за подагры. Оно было повернуто к северу и на поля. Он выглядел и говорил совершенно безутешно. После сожалений, связанных с его положением, я покинул его. На следующее утро я узнал, что он уехал в Париж, а парламент хочет его осудить и отправить в Тауэр» [15, I, 411].