29 ноября, встретившись с братом, что было до этого невозможно по причине карантина из-за оспы в его семье, герцог Йоркский послал в Кларендон-хауз епископа Херфордского Морли, чтобы тот передал его тестю волю короля: немедленно выехать из страны. Хайда убедили, что для него и семьи, для короля и даже для парламента будет лучше, если он скроется из Англии. Морли посетил его воскресным утром 30 ноября. В тот же день Хайд тайно покинул страну. В городке Эрит на Темзе его ждала яхта, предоставленная старым другом таможенным комиссаром сэром Джоном Уолстенхолмом. Его экипаж проводили верхом сыновья и пара друзей. Около одиннадцати вечера, уже в темноте, он распрощался с ними и взошел на борт. Через три дня судно прибыло в Кале. Общины немедленно объявили бегство доказательством вины. Из Кале он прислал в палату лордов письмо, в котором заявлял о невиновности и объяснял отъезд желанием сохранить согласие в парламенте, необходимое для ведения государственных дел. В этом обстоятельном документе, названном «Апология», он писал, что обвинения сводятся к двум позициям: обвинения в коррупции, основанные на предположениях о размерах его владений и состояния; и в том, что он монополизировал власть, став единственным и главным министром во всех делах управления с тех пор, как король вернулся в Англию. В ответ Хайд утверждал, что не взял «ни пенса», кроме как от королевской милости. Ни один подарок от иных, кроме монарха, лиц, церковных и светских, не превосходил по стоимости пяти фунтов. Что касается второго обвинения, то «я имел счастье служить хозяину, отличавшемуся пониманием и рассудительностью, и всегда вместе с лицами, обладавшими огромными способностями и опытом, без совета и участия которых ничего бы не было сделано» [11, IV, 265]. Общины приняли постановление, что палач сожжет «Апологию», а 18 декабря резолюцию о том, что Кларендон навсегда изгоняется из британских владений, если не вернется до 1 февраля. Переписка с ним объявлялась преступлением. Эти решения были одобрены палатой лордов на следующий день.

Бегство Кларендона вызвало поначалу общественное негодование. 9 декабря Ричард Боуэр писал из Ярмута своему корреспонденту: «В городе и графстве говорят только о том, что в его бегстве виновны лорды, за исключением герцогов Албермарла и Бекингема и графа Бристола. Доходит до разговора, что верховенство нации сосредоточено в палате общин, а пэр не может иметь привилегий больше, чем любой человек. Я нахожу, что только отсутствие лидера не позволяет им подняться на открытое восстание. Они так тверды в убеждениях, взятых из книг, которые у них в руках, как другие верят церкви, а магистраты слишком пассивны в выполнении своих обязанностей» [2, VIII, 67–68]. Как видно, «доброе старое дело» было живо, но бегство Кларендона вряд ли могло стать поводом для бунта; через несколько недель о нем не так часто вспоминали.