– Ты что, дурак? Зачем колесишь по свету? Только деньги разбазариваешь.

– Но мы же должны оказывать поддержку.

– Оказывай, но с умом. Вот ты летишь к царю Гороху. Летишь первым классом. С тобой еще помощник и охранники. И живете вы все, чай, не в дыре, а в пятизвездочном отеле.

– Ну а как без условий?

– Ты на свои условия тратишь тридцать тысяч евро за одну поездку. А ты привези главу Федерации на конгресс, заплати ему тыщонку, когда он за тебя проголосует, и все довольны. Тридцать тысяч – тридцать голосов. Вот такая экономия получается.

Экономить таким образом Илюмжинов отлично научился, но наши шахматные отношения окончательно разрушили не его экономические реформы, а отвратительное поведение во время моего матча с Вишванатаном Анандом в Лозанне в девяносто восьмом году. Да, когда мы встречаемся, Кирсан по-прежнему натягивает улыбку и изображает неподдельную радость, но за всем этим нет ничего, кроме фальши и желания поддерживать реноме.

Первой, кого я поразил в Швейцарии, была местная таможня. На матч я со своей командой уже по доброй традиции летел с Канарских островов, где всегда мне обеспечивали прекрасные условия для подготовки. В последний день перед отъездом меня осенило, что в Лозанне мы будем жить в доме у Албана Бродбека, и было бы очень неплохо привезти с собой что-то съестное. Ничего более оригинального, чем взять с собой в самолет две внушительные ноги чудесного испанского хамона, в голову мне не пришло. Кроме того, никакой особой упаковкой мы наше лакомство не удостоили. Проткнули магазинные картонные коробки, чтобы мясо не задохнулось, и, прилетев в Базель, водрузили их поверх всего багажа. Чемоданов у нашей группы хватает, сама группа отнюдь не маленькая. Мечемся по аэропорту Базеля с поклажей и никак не можем определиться, где именно та – швейцарская – сторона, куда нам надо выйти. То направляемся к выходу во Францию, то приближаемся к Германии, наконец определяем верный путь. Наши телодвижения с саквояжем, корзиной, картонкой, хоть и без собачонки, уже привлекают к себе внимание. И как только мы останавливаемся около нужной нам швейцарской таможни, служащий показывает на коробки и спрашивает:

– Что внутри?

– Испанский хамон, – отвечаю, уже ругая себя за то, что не упаковал все как следует. Ведь ввозить еду в открытом виде запрещено.

– А для чего вам в таком количестве?

– Для того, чтобы выиграть матч на первенство мира.

– Серьезно? – Глаза таможенника округлились. – Поможет?

– Не помешает, – заверил я, и нас с хамоном пропустили.

Бродбек потом долго удивлялся неожиданной лояльности таможни, но я всегда знал, что к любым функционерам можно при желании найти свой подход. Так, например, Валентину Зорину неоднократно удавалось в былые времена ввозить в США черный хлеб, рассказывая местным церберам, что это его религиозная еда.