В Белград Фурман слетал и возвратился в Кисловодск с жалобами на резкие боли в животе. Все еще не желал верить в очевидное и уверял всех вокруг и прежде всего себя, что во всем виновата острая югославская пища. Врачи заподозрили аппендицит и назначили срочную операцию, но склонный к суевериям Фурман заартачился и объявил, что позволит себя резать исключительно в Ленинграде.

В Ленинграде сделали анализы – неоперабельный рак с метастазами по всему телу. Сема держался. Помнил о том, что после первой операции врачи прогнозировали ему только пять лет, а прошло целых десять. Так, может быть, и сейчас речь идет вовсе не о нескольких месяцах, а о годах. Да, он уже не сможет отправиться со мной в Багио, но кто или что может помешать ему продолжать готовить меня к матчу? Только смерть. И, лежа в больнице, он продолжал размышлять над динамикой развития вкусов у Корчного, прикидывал, куда тот может и должен прийти и как его там лучше встретить. Невозможно было представить, что абсолютно неунывающий, по-прежнему скорый на юмор человек постоянно терпит непрерывные боли. Смею надеяться, что мои визиты, наше постоянное общение и его погруженность в работу действительно отвлекали его и от моральных, и от физических мук.

Я собирался на турнир в югославский Бугойно и зашел к Фурману в больницу за последними наставлениями. Мы сидели на подоконнике, грелись на ярком февральском солнце, слушали заоконную капель и смеялись, вспоминая старые любимые анекдоты. Мог ли я предполагать, что эта встреча станет последней? Даже зная всю правду о его тяжелом состоянии, я не хотел верить в его скорый уход. Таких мыслей просто не было в моей голове, в которой прочно укрепилась аксиома: Сема будет всегда с тобой. Если бы так и случилось, кто знает, как повернулась бы моя шахматная судьба. Уверен, будь он рядом, где-нибудь в зале или в пресс-центре, чувствуй я эту непрерывную поддержку и тесную связь, последующие противоборства в моей жизни могли бы сложиться по другому. Но увы…

Как часто бывает, что мы не задумываемся о том, какое важное место занимает в нашей жизни близкий человек. Совсем не предполагаем, что можем его лишиться, живем одним днем, который, кажется, будет тянуться вечно. А потом внезапно страница в книге переворачивается, а на следующей – пустота, чистый лист, на котором ты должен продолжать писать в одиночестве. И только тогда понимаешь необратимость и тяжесть потери, о которой никогда не думал. Осознание конечности бытия пришло ко мне вместе со смертью дорогого друга, которая, несмотря на его тяжелую болезнь, стала для меня совершенно неожиданной. Его присутствие в моей жизни, его поддержка, терапия его отеческим отношением – все это было тем ресурсом, который казался мне совершенно незыблемым.