Третья история, которую поведал мне Фурман, произошла с Андрэ Арнольдовичем Лилиенталем, с которым был я в чудесных добрых отношениях, несмотря на сорокалетнюю разницу в возрасте. Познакомились мы во время матча Спасского и Петросяна в шестьдесят шестом году, когда я во время разбора партий в пресс-центре сказал что-то нетривиальное, чем вызвал его интерес. Ведь в свои пятнадцать обнаружил весьма серьезные познания в шахматах.

Сам Лилиенталь был знаменит тем, что на Московском международном турнире выиграл какую-то совершенно феерическую партию у Капабланки. В пятидесятые годы он очень прилично играл, а когда подросло новое поколение (Петросян, Геллер, Котов) – перешел на писательскую стезю. Он написал много шахматных книг, часто работал комментатором матчей.

Лилиенталь жил в Советском Союзе с тридцать шестого года [40], но так и не научился хорошо говорить по-русски. Понимал довольно прилично, а говорил с дичайшим акцентом. Фурман рассказывал, что во время войны шахматистов-гроссмейстеров не призывали в армию, они имели бронь по личному распоряжению Сталина, и в эвакуацию их отправляли в Казань и Пермь. Так, например, Ботвинник оказался в Перми, а Лилиенталь – в Казани. Сразу после войны, во время полуфинала первенства СССР, Фурман с Лилиенталем пошли в ресторан. Меню тогда не было, и Лилиенталь пытался заказать по памяти и замялся, дойдя до горячего. Немного подумав, чуть-чуть смутившись, он выдал следующую тираду:

– На второе принесите мне… Ну как же это называется? Принесите мне, – и далее последовала невероятная с филологической точки зрения структура, – петуховой матери щеночка.

Если прочитать это медленно, то смысл вполне понятен. Но услышавший подобную реплику официант, естественно, отошел от стола с квадратными глазами, посчитав клиента едва ли не сумасшедшим. К счастью бедолаги, уже через мгоновение Лилиенталь закричал ему вслед:

– А, вспомнил! Цапленка!

Раз уж в связи с историями Фурмана зашла речь о Лилиентале, не могу не рассказать и еще одну веселую, связанную с ним байку, поведанную уже Петросяном. Лилиенталь был его тренером на турнире претендентов. Как-то после напряженной борьбы Петросян отложил партию и, уставший, перед сном попросил Лилиенталя проанализировать позицию и утром под дверь положить листок с возможными вариантами. Проснувшись, Петросян достал из-под двери записку следующего содержания: «Дорогой сыночку! Ферзёвый эндшпиль бывает разный финтифлюшка. Тегеранчик, не зефни!»

С плохим анализом партии связаны и наши собственные истории с Фурманом. Но никакого отношения к плохому знанию русского языка они, конечно, не имели, а произошли из-за страстного увлечения бриджем, которое «снизошло» на Фурмана как раз к началу нашего постоянного сотрудничества. Впрочем, сложно назвать эту тяжелейшую болезнь обычным увлечением. Увлечение обычно не мешает делу, которому служишь, а бридж Семы стоил мне весьма важных очков в турнирах тех лет.