И вдруг все ушло. Закончилось. Оборвалось. В жизнь ядовитой змеей просочилось отвратительное своей необратимостью слово «никогда». Никогда больше Сема не развеселит очередной острой шуткой, никогда не пожурит за сидение над марками, никогда не даст ценный совет, никогда не посочувствует, не выслушает, не подскажет, не улыбнется ласковой улыбкой и не поздоровается неизменным: «Привет, Толик!»

Смерть учителя, в жизни которого никогда не было эндшпиля, заставила меня впервые в жизни ощутить невообразимое и непередаваемое чувство одиночества, которое приходит к нам вместе с ноющей и незаживающей болью от невосполнимой потери. Мне казалось, что Сема – мой замечательный Сема, прекрасный учитель и бесценный друг – будет рядом всегда. Он был моей хорошей привычкой, присутствие которой даже не замечаешь, пока она рядом. А потом она исчезает. И что тебе делать? Как быть одному – потерянному, убитому горем и, кажется, никому не нужному? На похоронах Семы беспрестанно плакало серое небо, а вместе с небом, нисколько не стесняясь, рыдал и я.

Мой друг был очень светлым, добрым, теплым человеком. И мне бы не хотелось заканчивать рассказ о нем мрачными воспоминаниями. Пусть читатель увидит его таким, каким видел я: милым, открытым, острым на язык и обожающим чувство юмора в других людях. Веселые истории он коллекционировал и с удовольствием выдавал на публике. Сема, при всей своей природной скромности и какой-то незаметности, мог при желании легко стать центром любой компании. Стоило ему оценить обстановку и немного раскрепоститься, как из его уст начинали сыпаться бесконечные шахматные байки. История следовала за историей, легенда – за легендой. Не прощу себе, если не расскажу здесь хотя бы некоторые из них.

В Ленинграде жил очень талантливый, но совершенно неграмотный шахматист Леонид Иванович Шамаев. Был он мастером спорта, работал директором шахматного павильона на стадионе имени Кирова и виртуозно играл в блиц. Когда я учился в шахматной школе, нас – учеников – всегда удивляло отношение к блицу Ботвинника. Он жутко сердился, буквально впадал в ярость, если видел, как мы увлеченно играем в суперкороткие шахматы. Ботвинник запрещал играть в блиц и обещал применить санкции к нарушившему запрет. Мы не понимали причину такого отношения, но Фурман своей историей открыл мне глаза. В старые времена, когда в шахматных клубах не хватало шахмат, блицы были очень популярны. Играли «на высадку» – проигравший вставал из-за доски и отправлялся в конец очереди из желающих сразиться в очередной блиц-дуэли. Играют в блиц и сейчас. Я собственными глазами видел, как не гнушался стоять в такой очереди президент Венгрии Янош Кадар.