Отец – мой первый учитель, первый советчик, первый судья и главное мерило всех нравственных норм и человеческих достоинств. Он не делал ничего особенного, чего не делал бы для своего ребенка на его месте любой хороший отец: он просто жил обычной жизнью трудолюбивого человека, главной целью которого постоянно было развитие своего таланта на благо окружающим людям. А таланты у отца действительно были незаурядные: он стал автором восьмидесяти девяти изобретений, внедренных в производство военно-промышленного комплекса, соавтор шариковых бомб и системы «Град». Сколько еще он мог бы придумать, сколько создать! Да просто сколько приятных и счастливых лет смог бы прожить рядом с семьей, если бы не страшный диагноз, отнявший его у нас ровно через год после смерти Фурмана.

Снова проклятая онкология. Снова слякотный и промозглый, пробирающий до костей и не оставляющий никакой надежды на окончание уныния март. Снова смерть самого дорогого человека, и опять без меня…

До сих пор меня не покидают угрызения совести от того, что не послушал предчувствия и в феврале уехал на турнир в ФРГ. Да, можно оправдывать себя, вспоминая слова врачей, что пациент еще достаточно крепок и определенно дотянет до лета. И я хотел – отчаянно хотел – верить именно этим словам, а не глазам отца, в которых легко читался близкий конец.

Я пришел к нему в больницу накануне отъезда, и непонятно, кого утешал больше: себя или его, постоянно повторяя:

– Только не сдавайся! Вот увидишь – мы еще повоюем. Весной тебе обязательно станет лучше, и тогда съездим в Златоуст, посмотрим на родные места.

Мы довольно долго гуляли, что-то обсуждали серьезно, над чем-то смеялись, перебрасывались и болтовней ни о чем. К обеду вернулись в его бокс, и я с энтузиазмом попробовал весь его диетический стол, старательно делая вид, насколько вкусна и приятна вся диетическая еда. Наверняка он ни на секунду не поверил моим актерским трюкам, но исправно соглашался, что все это непременно надо есть, чтобы беречь здоровье. И кивал, и соглашался, и ел, прекрасно осознавая, что никакая диета уже не спасет его от неумолимо приближающегося конца. Да, каждый человек верит и надеется до последнего, но свою собственную интуицию заглушить и обмануть невозможно.

Перед уходом я увидел, что отец устал. Заставил его прилечь и сказал:

– Ты держись, слышишь?! Держись обязательно, папа! Я очень скоро вернусь. Вот увидишь – с теплом ты обязательно пойдешь на поправку.

Он кивал, с трудом открывая глаза, но все держал, все не отпускал мою руку, чуть сжимая ее, насколько хватало сил. Потом, выдавив ободряющую улыбку, сказал: