Не о скромной квартирке мечталось ему теперь в Риме или Париже, в какой десятилетиями живет Иоселиани, делая некоммерческое кино, в каких живут европейские интеллектуалы, а о вилле и непременно с бассейном… Не вязалось у меня все это с творцом «не требующим за свое искусство вознаграждения». Господи, сколько же все-таки в нас, русских, юродствующего! И как понятна для меня изнутри горечь записи Софьи Андреевны о своем великом супруге: «Если б кто знал, как мало в нем нежной, истинной доброты и как много деланной по принципу, а не по сердцу»…

К тому же еще Лариса, так или иначе, не была Софьей Андреевной, увы. Хотя в тот момент, чем-то обозленная им, она ответила мне на мои сомнения, высказанные только ей по поводу выступления Андрея, коротко и обезоруживающе: «Последнее время я замечаю, что он вообще заболел звездной болезнью. Ты что сама не видишь?» Меня поразили эти слова, ведь она сама приложила столько усилий, чтобы заразить его этим вирусом вряд ли излечимой болезни…

Тогда я решилась впервые хоть чуть-чуть поделиться и с Андреем своими сомнениями по поводу тона его выступления, которое, может быть, следовало немножко более приспособить к возможностям здешней публики, живущей в контексте другого общества и других ценностей. Но Тарковский туг же взвился: «Что ты говоришь? Я еще буду думать о том, чтобы им понравиться?! Нет. Уж, лучше пусть принимают меня таким, каков я есть!»

Какая трагическая гордыня, помните вопрос, заданный Раскольниковым Порфирию Петровичу: «А сами-то с какого такого сознания величавого судите?»… Да…

* * *

Теперь нам предстояло только уехать, сохранив в памяти это путешествие — изумительные пикники, родео, пустыни и горные снеговые вершины, радовавшие нас каждое на свой лад. И… конечно, не вернув долг Тому Ладди, гипотетическое возвращение которого Лариса снова обыграла с излишним блеском провинциальной актрисы.

Поскольку Андрей тогда не пил, то Ларисе приходилось урывать вместе со мной тайные мгновения для «живительной» влаги или по-простому «клюкнуть». Так мы явились на репрезентацию фильмов Тарковского, уже приняв на душу. «Вы что уже поддали», — лукаво поинтересовался Андрей. «Не-е-ет, ну что вы?» — как послушная ученица отвечала я ему под леденящим взглядом Ларисы. Андрей все-таки попытался высказать нам свое неудовольствие. Но… Нападение, как известно, лучший вид обороны…

Лариса истерически взвизгнула, не соглашаясь подчиняться законам патриархата, принятым в этой семье, и рванула, заливаясь слезами, в гостиницу. Следом за ней естественно рванула я, а за нами еще и Том Ладди, оказавшийся свидетелем семейной ссоры, но не понимая деталей, так как с русским у него было плоховато. Но все обстояло очень хорошо со светскими американо-западными правилами, заставившими его следовать за обиженной женщиной.