– Ничего! – говорила я, выдувая воздух сквозь губы в сторону открытого окна. Просто выдыхаю рак, глупенькая.

По вечерам мне нужно было сказать «спокойной ночи» конкретное число раз и очень конкретным способом. Я отсчитывала двенадцать ударов сердца, а потом кричала: «Спокойной ночи, мама. Спокойной ночи, папа. Увидимся завтра утром». Я должна была формулировать именно таким образом, поскольку этот ритуал защищал меня от возможности умереть во сне. Если я сбивалась, необходимо было повторить все заново. Снова, и снова, и снова. Я никогда не откладывала в сторону книгу, дочитав до конца главу: я должна была добраться до середины главы, прежде чем отложить чтение до завтра, потому что бог ни в коем случае не позволил бы мне умереть, если я только на середине главы.

Контроль, казалось мне, был единственным способом сохранить свою безопасность. Контролировать все. Свои слова. Число кругов, которые я описывала, обходя машину. Число прикосновений к дверной ручке, прежде чем открыть дверь. Смерть вызывала у меня ужас, и со временем в этом ужасе я нашла решение. Этим решением было самоубийство. Самоубийство было контролем, было властью; в некоторых отношениях – наивысшей властью. Самоубийство было способом почувствовать, что хотя бы на секунду жизнь – моя безраздельно; настолько, чтобы ее прервать, возникни у меня такое желание.

Самоубийство всегда маячило там, на периферии моего зрения. Мысль о том, что однажды я обнаружу маму мертвой в ванне, или мне позвонят и скажут, что папе наконец удалось не выблевать таблетки. Самоубийство стало убежищем и для меня – в основном от паники и страха смерти. Я утешала себя этой мыслью: я всегда могу себя убить. Я всегда могу с этим покончить.

Когда я впервые решила покончить с собой, мне было пятнадцать лет. Тревожность и депрессия достигли переломной точки. Я решила, что моя подруга Финн – любовь всей моей жизни. Она же, к сожалению, решила, что любовь всей ее жизни – наша подруга Эмили. Я была безутешна. И решила, что смерть – единственный вариант.

Следуя прекрасной семейной традиции убивать себя вполсилы, я не стала изучать вопрос всерьез и решила, что лучший способ убить себя – это снотворное. Снотворное – это романтично, сексуально. Снотворное позволяло мне чувствовать себя диснеевской принцессой. Я не понимала, что между рецептурным снотворным и тем, в котором на самом деле содержится только бенадрил, есть гигантская разница. Так что, разумеется, именно его я и купила – одну целую большую упаковку дифенгидрамина.