Так мы и уйдем из отчего дома, потому что отчий дом кончился — он с «Квентином Дорвардом», а я с Маяковским.
Эпилог
Эпилог
Я закончила эту рукопись летом 1989 года. В начале сентября Андрей прочел ее и тепло, с оттенком зависти, сказал: «Ты пишешь лучше меня». Я ответила: «Преувеличиваешь!» Но мне было радостно. А ночью, как будто не было перерыва в разговоре, продолжил, что теперь он всех узнал: Батаню и Нюру, папу и маму. Он говорил как всегда — Руфь Григорьевну. О том, как ясно представляет ее — молодую, непреклонную, но вообще-то все такую же, какой знал. А потом сказал: «Ты от бабушки родилась, хоть и с армянским характером». Я ответила, что он тоже от бабушки и я люблю в нем бабушкино и сахаровское, а софиановского немного побаиваюсь — оно мне кажется холодноватым. Андрей сказал, что я наверно права, но он об этом никогда не думал. И потом говорил, что ему грустно, что его маме не довелось так полностью и так счастливо раскрыться в любви к внукам, как моей. И как наш дом опустел без моей мамы. Знал бы он, как еще опустеет без него! Каким ледяным станет! Не домом — пристанищем! И я не знала. Я, лежа рядом, упрекала себя, что все не выкроила времени, чтобы разобрать мамины бумаги.
На следующую ночь (дни всегда отданы каким-то не своим делам, так было при Андрее и так же теперь — без него) я снова, как после маминых сороковин, села на полу перед секретером и разложила у ног его содержимое. Трудовая книжка. Пропуск в поликлинику. Справка из Промакадемии, где мама училась до ареста. Аттестат зрелости из гимназии. В графе «сословие» по-ученически наивно стерто «купеческого» и вписано «из мещан». Коробка с фотографиями. Старые, чуть пожелтевшие, на твердом паспарту — мамина семья чуть ли не с середины прошлого века. И новые — дети и внуки. Письма. От бабушки, мои, тоненькая пачка от внуков, еще тоньше — от Игоря. Отдельно письма от подруг — все бывшие лагерницы. И в целлофановом пакете справки о реабилитации — ее и папы со стандартной формулой: «реабилитирован за отсутствием состава преступления». А рядом два свидетельства о смерти. Игорь-Егорка, старший помощник капитана большого советского сухогруза, скоропостижно скончался в Бомбее 19 июня 1976 года. И папино, в котором не указано, где умер. Пронзительно вспомнилось майское утро, когда он, молодой, улыбающийся, в последний раз ушел из дома. Где, как он был арестован? Его секретарь рассказал, что папа был вызван в НКВД для служебного разговора. И все! Телефонный звонок перечеркнул жизнь. Что было с ним за этой чертой?