— Приезжайте, дорогие друзья, — повторял он, — к нам почаще! Будем душевно рады!

Обещали.

— Как только отдохнем и сил наберемся, — отвечали мы, — захватим краски (конечно, масляные!), кисти и энтузиазм и махнем к вам в Прокопьевск!

Рисунки наши были сданы в типографию, текст был написан сибирскими журналистами. Но писать этюды для московских выставок, как мы думали, сил уже не было. Надо было отдохнуть.

Зампреду Кузбасса, мы чувствовали, хотелось наш отъезд в Москву чем-нибудь украсить. Он привез на вокзал шахтеров, которых мы писали для клуба — Борисова и Бредиса. Девиновские шахтеры были заняты на работе.

Шахтеры привезли прекрасные, восхитившие нас подарки: чугунки, наполненные чудесным сибирским медом. Золотистым и ароматным! Передавая нам эти чугунки, зампред торжественно сказал:

— Это, дорогие друзья, на добрую и сладкую память. Будете кушать, нас всех вспоминать.

Мы сняли шляпы, крепко пожали сильные руки шахтеров, поцеловали зампреда и сели в наш вагон.

В поезде я часто вспоминал крылатый призыв Луначарского: «Поезжайте в Сибирь, на шахты и напишите наших героических рабочих. Нам нужны трудовые картины!»

Он был глубоко прав.

Горький

Горький

В 1912 году парижская эмиграция в зале Ваграм устроила вечер, посвященный столетию со дня рождения Герцена.

Афиши, расклеенные по всему Парижу, сообщали, что на вечере выступит приехавший из Италии Максим Горький.

Редактор «Парижского вестника» Белой прислал мне пневматичку. Я помчался к нему.

Портрет Горького

— Курганный, мон шер ами, — тихо и ласково обратился он ко мне, — завтра в зале Ваграм состоится вечер, посвященный великому русскому революционеру — Герцену. На вечере выступит специально при ехавший из Италии Горький. Вечер, надо думать, будет интересный, исторический. Сходите обязательно. Пропустить никак нельзя. Большое событие.