В Париже я отыскал старых профессоров Института инженеров путей сообщения Ламе и Клапейрона{651}. Первый был давно членом Института{652} и жил бедно в 5-м этаже; Клапейрон же разбогател при устройстве железных дорог; я в этот мой приезд в Париж не заставал его дома и потому не видал; он был только что выбран в члены Института, но еще не был официально принят. В следующий мой приезд в Париж я посещал их обоих; Ламе очень постарел и едва помнил своих слушателей в Институте инженеров путей сообщения; Клапейрон был по-прежнему боек, и я {во II главе «Моих воспоминаний»} уже изложил разговор его со мною об инженерах Главного общества российских железных дорог.

Я не буду более говорить о моем пребывании в 1858 г. в Париже, который, после моего посещения в 1847 г., совершенно изменился: грязные и часто вонючие улицы заменились широкими, чистыми и с чистым воздухом, поддерживаемым посадками больших деревьев и увеличением снабжения водой городских домов. Прекрасная весенняя погода придавала еще более красы возобновляемому обширному городу.

В половине апреля я уже был в Петербурге, где П. П. [Павел Петрович] Мельников, бывший в это время главным инспектором частных железных дорог, сказал мне, что, сверх произведенных в Пасху четырех инженер-полковников путей сообщения в генерал-майоры, полагалось произвести и меня, но что мое производство было остановлено за тем, что стоявшего по списку выше меня полковника [Аполлона Алексеевича] Серебрякова, бывшего в то время начальником Николаевской железной дороги, не хотели производить до разъяснения какого-то неприятного по управлению этой дорогой дела, а вместе с тем не хотели и обойти его. Мельников, передавая мне об этом, выразил свое сожаление о том, что меня не произвели, но прибавил, что ему еще более было бы прискорбно, если бы из-за меня произвели Серебрякова в генералы.

Во второй половине апреля я уже был в Москве. Лето 1858 г. я был занят окончанием работ по снабжению Москвы мытищинской водой; в это же время я изготовил для «Журнала путей сообщения» статьи: «Описание Московских водопроводов»{653} и «О влиянии воздуха на движение воды в трубах»{654} и продолжал помещать в «Московских ведомостях» и в «Ведомостях московской городской полиции» статьи, заключавшие в себе сведения о ходе работ по Московским водопроводам{655}.

Лето 1858 г. мы жили в домике при алексеевском водоподъемном здании. Жизнь наша шла по-прежнему; сестра моя А. И. Викулина с младшей дочерью вернулась из-за границы и наняла квартиру недалеко от нашей, в Чернышевском переулке, в доме Ермолаевых^н; здоровье ее старшей дочери Засецкой [Валентина Семеновна Викулина (в зам. Засецкая)], пос ле родов в 1857 г., было очень дурно; она с мужем и малолетнею дочерью уехала в Вирцбург, откуда вернулись только осенью. Здоровье сестры моей было сильно расстроено вследствие перенесенных ею невзгод {во время необычайного процесса, который я подробно описал в IV главе «Моих воспоминаний»}. Ее постоянно болезненное состояние было причиной сильных болезней, которым она подвергалась почти ежегодно. Когда она заболела летом 1858 г., лечивший ее знаменитый в Москве доктор [Александр Иванович] Овер признавал ее болезнь весьма опасной. В это время брат мой Николай приехал из Воронежа, где он был начальником штаба 4-го пехотного корпуса, в Москву. Я ему рассказал об опасной болезни сестры нашей, которую он искренно любил и которой был так много обязан. Он мне объявил, что дал слово жене своей не видаться более с сестрою и не нарушит данного слова, хотя ему это весьма больно. Запрещение ему видеться с нашей сестрою последовало от его жены вследствие ее неудовольствия за то, что он в 1856 г. во время коронации жил у сестры, {о чем выше уже мною было упомянуто}. Этим достаточно обрисовывается злость моей невестки и слабость брата. По выздоровлении сестры, она уехала со своей младшей дочерью в свое елецкое имение.